Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций...
Общие условия выбора системы дренажа: Система дренажа выбирается в зависимости от характера защищаемого...
Топ:
Выпускная квалификационная работа: Основная часть ВКР, как правило, состоит из двух-трех глав, каждая из которых, в свою очередь...
История развития методов оптимизации: теорема Куна-Таккера, метод Лагранжа, роль выпуклости в оптимизации...
Комплексной системы оценки состояния охраны труда на производственном объекте (КСОТ-П): Цели и задачи Комплексной системы оценки состояния охраны труда и определению факторов рисков по охране труда...
Интересное:
Искусственное повышение поверхности территории: Варианты искусственного повышения поверхности территории необходимо выбирать на основе анализа следующих характеристик защищаемой территории...
Аура как энергетическое поле: многослойную ауру человека можно представить себе подобным...
Инженерная защита территорий, зданий и сооружений от опасных геологических процессов: Изучение оползневых явлений, оценка устойчивости склонов и проектирование противооползневых сооружений — актуальнейшие задачи, стоящие перед отечественными...
Дисциплины:
 2019-10-25 |
 165 |
из
5.00
|
Заказать работу |
|
|
|
|
(1898)
МИР СНОВИДЕНИЙ
Ну что ж с того, что, сломлен молодым,
от зимней непогоды сникну?
Ведь многие и раньше гибли,
во льдах судьбы замерзнув.
Да кто ж захочет старым изнемочь?
Лишь песням вечно молодость дана —
мгновенно промелькнет
любви и весен радость.
Ну что ж с того, что не усну,
как замирает тлеющий очаг?
Погасну так, как гаснут звезды
иль в море тонет' мореход!
Певец, что звезды воспевает
и бороздит великие моря,
в волнах прибоя погибает прежде,
чем успевает паруса убрать.
Ну что ж с того, что я не получил
всего, что ждал от жизни!
Большие мне она дала надежды
и грусти кантеле дала.
Хотя я только малое дитя —
я пил богов напиток
и смог испить до дна
восторги и печали.
Хотя я только осени дитя —
бессонный полуночник,
я о цветущей пел земле,
о девушке играл на струнах.
Черным-черны пришли
великие несчастья,
но эхом радости пусть прозвенит
мой кантеле в последний раз. <…>
Когда я вспоминаю, как я клянчил
здесь ласки, словно пес,
как у дверей богатых умолял
в метель, в ненастье —
о чуточке, о капельке тепла,
когда я вспоминаю, что же
я получил, что проглотить пришлось,
о чем я думал и молчал.
Как я блуждал и верил,
что не забуду это никогда…
И все-таки забыл,
как забывают все на свете.
И все же поднялась моя судьба,
все тем же кузнецом стою опять,
опять кую, в небесный ударяя свод —
ночь счастья звездную! <…>
HÖYHENSAARET
Mitä itä jos nuoma mä murrunkin
tai täRun ma talvisäihin,
moni murtunut onpi jo ermemmin
ja jäätynyt elämän jäihin.
Kuka vanhana vaappua tahtoiskaan?
Ikinuori on nuoruus laulujen vaan
ja kerkät lemmen ja keväimen,
ilot sammuvi Lhmisten.
Mitä siitä jos en minä sammukaan
|
|
kuin rauhainen, riutuva liesi,
jos sammun kuin sammuvat tähdet vaan
ja vaipuvi merillä miesi.
Kas laulaja tähtiä laulelee
ja hän meriä suuria seilailee
ja hukkuvi hyrskyhyn, ennen
kuin käy puijehin reivatuin.
Mitä siitä jos en minä saanut kaan,
mitä toivoin ma elämältä,
kun sain minä toivehet suuret vaan
ja kaihojen kantelen hältä.
Ja vaikka ma laps olen pieni vain,
niin jumalten riemut ma juoda sain
ja juoda ne täysin siemauksin —
niin riemut kuin murheetkin.
Ja vaikka ma laps olen syksyn vaan
ja istuja pitkän illan,
sain soittaa ma kielilä kukkivan maan
ja hieprukan hivuksilla.
Niin mustat, niin mustat ne olivat;
ja suurina surut ne tulivat,
mut kaikuos riemu nyt kantelen
vielä kertasi viimeisen! <…>
Kun muistelen, kuinka ma keijännyt
olen koirana lempeä täällä,
miten rikasten portailla pyydellyt
olen tuiskulla, tuulisäälä,
vain lämpöä hiukkasen, hiukkasen vain —
ja kun minä muistelen, mitä mä sain
ja mitä mä nielin ja vaikenin
ja mitä mä ajattelin!
Miten olen minä kulkenut, uskonut,
ett’ eivät ne unhoitukaanl
Ja sentään ne olen minä unhoittanut
kuin unhoittaa voi kukaan.
Ja sentään se nousi, min kohtalot kaas,
ja sentään mä seppona seison taas
ja taivahan kansia taon ja lyön —
oi, onnea tähtisen työnl <…>
ЧУДО
Умерла она. Давно зарыта.
Спит она глубоким сном травы
под крестом. Постель ее накрыта
тяжким одеялом снеговым.
Но когда повеет воздух вешний,
я, уставши плакать у креста,
вдруг увижу — край ее одежды
треплет ветер и постель пуста.
Светлые летят по ветру кудри,
Нежные мне слышатся слова…
Посмотри — прекрасная, как утро,
милая моя жива, жива!
Упаду на талый снег весенний,
обниму любимые колени…
А очнусь — и землю не узнаю:
как в раю, среди цветов ступаю.
IHME
Hän oli jo kuollut ja kuopattu
Ja nukkui jo nurmen unta.
Kesä kukkinut oli hänen haudallaan
ja talvi jo satanut lunta.
Mut on kuin haudat ne aukeis taas,
elo henkisi hankia pitkin,
ja on kuin liikkuisi ristinpuu,
min alie ma impeni itkin.
Kas, ilmassa kutria leijailee!
Kas, kaukana huntuja häilyy!
Han, han se on itse, mun impyein,
han kuololta, kuololta säilyy.
Mina hangelle lankean polvillein,
mina armahan syliini suljen.
Ja katsol Kun nousen, on muuttunut maa
ja kukkien yli ma kuljen.
* * *
Коль созрело яблоко — упадет,
но румянцем сперва запылает.
|
|
А румянец твоих зардевшихся щек
какую мне весть посылает?
Коли сосны вздыхают — пойдут дожди…
Но глубоко вздыхают прежде!
А вздохи, вздохи твоей груди
мне какую несут надежду?
* * *
Kun omena on kypsa, se putoaa,
mut ensin se punan saapi.
Tuo puna, tuo puna sinun poskillas,
mita mulle se ennustaapi?
Kun hongat huokaa, se sateen tuo,
mut ensin ne huokaa syväan.
Tuo huokaus, huokaus sun rinnastas,
mita mulle se tietää hyvää?
ПОКОЙ
Что за чудное благоуханье кругом,
что звенит тишиною такой?
И что значит спокойствие в сердце моем —
новый, странный, безбрежный покой?
Слышу я, как в лугах расцветают цветы,
как деревья в лесу говорят.
Знаю — это в душе созревают мечты
и надежды и думы парят.
Все так тихо вокруг и полно красоты,
все такою любовью сияет —
раскрываются в сердце большие цветы
и покоем благоухают.
RAUHA
Mita on näa tuoksut mun ympärilläin?
Mita on tama hiljaisuus?
Mita tietävi rauha mun sydämessäin,
tää suuri ja outo ja uus?
Mina kuulen kuin kukkaset kasvavat
ja metsässä puhuvat puut.
Minä luulen, nyt kypsyvät unelmat
ja toivot ja tou’ot muut.
Kaikk’ on niin hiljaa mun ympärilläin,
kaikk’ on niin hellää ja hyvää.
Kukat suuret mun aukeevat sydämessäin
ja tuoksuvat rauhaa syvää.
ДОЧЬ ИРОДИАДЫ
О, если б Иродом-царем я был
и ты бы танцевала предо мною,
любимая, тебе бы заплатил
за танец — собственною головою.
Но если ты не голову мою,
а сердце попросила бы в награду, —
возьми — его навеки отдаю!
Танцуй, сияй, кружи со мною рядом!
Пляши, дитя, взвивай передо мной
пылающие жизни покрывала!
И я пройду, ликуя, путь земной,
любовью очарован небывалой.
HERODIAAN TYTÄR
Ja jos minä oisin Herodes
ja jos sinä tanssisit mulle,
niin luulenpa, että ma antaisin
oman päänikin palkaksi sulle.
Mut ethän sa päätäni pyytäiskään,
sinä pyytäisit sydäntäni —
oi, ota se tyttöni armainen,
jos tanssit mun edessäni!
Oi, tanssios tyttö mun eelläni ain
elon tiellä ja huntua heitä,
niin riemuten rinnoin ma hurmeisin
olen astuva elämän teitä!
* * *
На тебя лишь гляжу, на тебя лишь гляжу,
на тебя, чуть не плача, гляжу.
Это счастье ново и странно так,
что я перед ним дрожу.
Когда сердце настежь — не надо слов,
в моем сердце огонь высок,
я гляжу, и храню, и лелею тебя,
словно нищий — хлеба кусок.
Я тот, кому счастья вкус незнаком,
кому лишь крохи кидали!
Неужто весь этот пир — для меня?
|
|
Неужто конец печали?
* * *
Sua katson vaan, sua katson vaan,
sua katson silmät veessä.
Tää onneni on niin outo ja uus,
sen että mä vapisen eessä.
Kun sydän on auki, on kiini suu,
mun syömeni hehkuu ja halaa.
Sua katson ja säästän ja silitän vaan,
kuin keijuri leivänpalaa.
Mina joka en nauttinut onnestain
kuin sielta ja taaltä murun!
Tää pöytä mulleko katettu ois?
Ois tullutko loppu surun?
* * *
Что это — струны разорванной звон?
Так странно дрожит, замирая, стон.
Но ты отвернулась, ты смущена?
Иль в сердце твоем порвалась струна?
Что ж ты зарделась, как зорька в снегу,
и прячешь улыбку у розовых губ?
Нет-нет! То, что ты называешь струной, —
цветок, что раскрылся поутру весной.
* * *
Se oliko kieli, jok’ katkesi?
Niin oudosti ilmassa helähti.
Miks tyttöni kasvosi käannät sa pois?
Vai sydämen kielikö ollut se ois?
Miks poskesi vienosti punertuu,
miks hymyhyn kiertyvi mansikkasuu?
Ei, ei, se oli vain kukkanen,
joka aukes aamuhun, kevääsen.
АЙНО-ДЕВА
По реке Юколе утка синя проплывала,
вместе с травами ложилась, с солнышком вставала…
Кто же, кто же там плывет по реке Юколе?
Братец-мблодец гулял по морю бескрайну;
У матушки под крылом вырастала Айно.
Кто же, кто там плывет по реке Юколе?
Вяйне-старца молодец вызывал сразиться,
победителю родную посулил сестрицу.
Кто же, кто же там плывет по реке Юколе?
Солнце село, и кувшинки стали лицо прятать.
Отправлялся старый Вяйне Айно-деву сватать.
Кто же, кто же там плывет по реке Юколе?
Мать велела, как не слушать? — только сердце ноет.
Ленты шелковы любила да ветер весною.
Кто же, кто же там плывет по реке Юколе?
То не травы колыхались на реке Юколе —
Айно-дева горевала о судьбе-неволе.
Кто же, кто же там плывет по реке Юколе?
Утром солнце трех русалок на мысу находит,
а четвертой с ними Айно хороводы водит.
Горе, горе там плывет по реке Юколе.
Ленты шелковы любила да зимы боялась —
Старикова седина ей снегом показалась.
Горе, горе там плывет по реке Юколе.
AINO-NEITI
Joukolan joen suulla sinisorsa sousi,
nunnen kanssa nukahti ja päivän kera nousi.
Kenpä, kenpä joella Joukolan nyt soutaa?
Veli nuori veikaten vieri ulapalla;
sisko asui enimmäkseen emon siiven alla.
Kenpä, kenpä joella Joukolan nyt soutaa?
|
|
Veli nuori taistelohon vaati vankempansa,
lunnahiksi lupas Aino-siskon armahansa.
Kenpä, kenpä joella Joukolan nyt soutaa?
Päivä laski, lummekukka sydämensä sulki.
Väinö vanha kosimahan neittä nuorta kulki.
Kenpä, kenpä joella Joukolan nyt soutaa?
Sydän kielsi, äiti käski — kumpaa tuli kuulta?
Raitoja hän rakasti ja lempi länsituulta.
Kenpä, kenpä joella Joukolan nyt soutaa?
Huojui heinä Joukolan joenrannan alla.
Impi itki angervo paaden pallealla.
Kenpä, kenpä joella Joukolan nyt soutaa?
Aamu koitti, niemen päässä karkeloivan keksi
aallotarta kolme — Aino-neiti neljänneksi.
Murhe, murhe joella Joukolan nyt soutaa.
Raitoja hän rakasti ja pelkäs pohjatuulta.
Taisi lunta vanhan päässä talven lumeks luulta.
Murhe, murhe joella Joukolan nyt soutaa.
Из сборника «Псалмы лыжника» / Hiihtäjän virsiä
(1900)
ОДИНОКИЙ ЛЫЖНИК
Я заснеженным полем скольжу не спеша,
солнце зимний окончило путь,
и томится печалью моя душа,
и тоска наполняет фудь.
Лыжня чуть видна.
Да верна ли она?
Одинокому так дорога длинна!
А тени лесные все гуще, темней.
Думы следом невольно бегут:
вспомнит ли кто-нибудь обо мне,
если сгину в чащобе тут?
Жилья не видать,
и мне отдыхать
не время, не время мечтать.
Я на лыжах бежал вдоль болот и озер
и шагал по бескрайним полям,
я взбирался на гребни высоких гор,
шел по тропам и по холмам.
И теперь я вдали
от родимой земли,
но силы меня подвели.
Я кружил, бродил по чужим местам,
по приметам дорогу сверял,
устремлялся, боролся, желал и мечтал
и покой навсегда потерял.
Но все так же пока
моя цель далека.
Я продрог, и на сердце тоска.
Перед взором усталым так ясно стоят
годы детства — мираж золотой.
Снова вижу матушки ласковый взгляд
и отцовский локон седой.
Человеком он был!
Он беседы любил,
когда вечер на землю сходил.
Я заснеженным полем скольжу не спеша.
Снег кружится со всех сторон.
Были сестры и дом, жизнь была хороша
или все это только сон?
Как попал в эту стынь
среди снежных Пустынь?
Где друзья, почему я один?
Нет, я не одинок, мои сестры со мной,
леса мрачного больше нет,
там лучится окошками дом родной,
где нас ждут и тепло, и свет.
И тревожится мать,
что детей не видать,
на крыльцо выбегает опять.
Не волнуйся, родная, за нас всерьез —
мы дорогу к дому найдем,
нам тепло на лыжах даже в мороз
в толстом свитере шерстяном.
Нас встречай у дверей!
Поцелуем скорей
наши щеки и пальцы согрей.
Мы подъедем тихонько, заглянем в окно:
трубку длинную курит отец,
заждались нас, наверно, давным-давно
мама в печь добавляет дровец…
Ого-го! Ура!
И, вбежав со двора,
к маме мчится гурьбой детвора.
А тени лесные все гуще, темней.
Снег кружится со всех сторон.
Добежал ли лыжник до двери своей,
или был это только сон?
В грезах боль позабудь.
|
|
День прошедший избудь.
Одинокого лыжника кончился путь.
YKSIN HÜHTÄJÄ
Minä hiihtelen hankia hiljakseen,
jo aurinko maillehen vaipuu,
minun mieleni käy niin murheisaks,
minun rintani täyttää kaipuu.
Latu vitkaan vie.
Vai vääräkö lie?
Niin pitkä on yksin hiihtäjän tie.
Ja kuusien varjot ne tummentuu.
Minä annan aattehen luistaa.
Ja jos minä korpehen kaadun näin,
mua tokkohan kukaan muistaa?
Kylä kaukana on.
Nyt lepohon
ei aikaa vielä, ei aattelohon.
Olen hiihtänyt metsää, järveä
ja rimpeä rannatonta,
olen laskenut rinteitä laaksojen
ja kohonnut vuorta monta
ja vuorten taa
mun jäi kotomaa,
mut voimani, voimani raukeaa.
Olen vierinyt maita ma vieraita
ja ottanut merkkeja puista,
olen pyrkinyt, tahtonut, taistellut
ja levänneeni en muista.
Mut määräni pää
yhä loitoksi jää.
Mun on niin kylmä, mua väsyttää.
Ne nousevat lapsuusmuistot nuo,
ne aukee maailmat armaat,
näen silmät mä äitini lempeän taas
ja taattoni hapset harmaat.
Se vast’ oli mies!
Se taruja ties,
kun joutui ilta ja leimusi lies.
Mina hiihtelen hankia hiljakseen.
Tuul’ hiljaa heittävi lunta.
Koti mullako ollut ja siskot ois
vai oisko se ollut unta?
Miten korvessa näin
nyt yksinäin
mina hiihtaisin? Missä on ystäväin?
Ei, enhän mä korpea hiihdäkäan,
minä hiihdänhän siskojen kanssa,
koti tuolla se vilkkuvi kultainen,
tuli taasen on takassansa,
emo huolella käy,
eikö lapsia näy,
kun ilta jo hangilla hämärtäy.
Elä murehdi turhia, äitini mun,
me tullaan, tullaanhan kyllä,
me tulemme poskin niin lämpimin,
meill’ onhan villaista ylla,
ja jos kylmaksi jaa
sormi yks tai taa,
sun suukkosi kylla sen lammittaa.
Me hiihdamme alta ikkunan,
me katsomme salaa sisaan:
Isa pitkaa piippua polttelee,
emo takkahan halkoja lisaa.
Hei, hip hip huraal
Kaikk’ kerrassaanl
Ovi auki ja aidin helmahan vaan.
Ja kuusien vaijot ne tummentuu.
Tuul' hiljaa heittavi lunta.
Joko kotihin korpien hiihtaja sai
vai ollutko lie vain unta?
Uni tuskat vie.
Paiva loppunut lie
ja loppunut yksin hiihtajan tie.
* * *
А годы идут все трудней и трудней,
и думы мои все фустней и мрачней
и жгут, и пылают, и жаждут.
Надеюсь напрасно, что утренний свет
рассеет печали, избавит от бед, —
вернутся они не однажды.
Приходят привычно они, как домой,
и новых приводят гостей за собой,
теперь различить их сумею:
то горе, что сердце разбило вчера,
с сегодняшним рядом легко, как игра, —
где ж то, что других тяжелее?
Когда же придешь ты, о высшая боль,
вселенной всесильный тиран и король?
Я с детства пленен твоей властью,
дрожа ожидал я тебя по ночам,
твой мертвенный взгляд на лице ощущал
в минуты недолгого счастья.
Колено хочу преклонить пред тобой
и, глядя в глаза тебе, вызвать на бой:
отдам я и жизнь, и силы,
но юную душу мою — никогда!
Огонь из нее высекает беда,
его унесу я в могилу.
* * *
Ja vuodet ne käy yhä vaikeammiks
ja haaveet ne käy yhä haikeammiks,
ne polttaa, ne hehkuu, ne halaa.
Joka ilta ma mietin: Kai huominen uus
tuo lohdun ja loppuvi rauhattomuus!
Yö loppuu, mUt murheet ne palaa.
Ne tulevat niinkuin kotihin,
ne tuovat uusia vieraitakin,
jotka nimeltä tunnen ma juuri.
Se murhe, mi eilen mun murtaa oli,
suli hymyks, kun tänään suurempi tuli —
koska tulee se suurin, se suurin?
Koska saavut sa tuskani korkein,
sinä maailman valtias mahtavin,
jota lapsesta saakka ma uotin,
jota vapisin öisin ma vuoteellani,
jonk’ katsehen tunsin ma kasvoillani,
kun hetkeksi onneeni luotin.
Sun edessäs tahdon ma polvistua,
mut silmihin katsoa tahdon ma sua
ja sanoa: Henkeni annan!
mut mieltani nuorta en milloinkaan.
Se tuskassa tulta iskevi vaan,
sen kanssani hautahan kannan.
НОЧЬ
Ночь спускается. День приутих.
Сумрак взор затуманил. Смотрю,
Как в далеких болотах лесных
Огоньки начинают игру.
Я один. И задумчив, и тих,
Я без друга встречаю зарю,
Но в заветных мечтаньях своих,
Как закатное небо, горю.
Кто там? Что засверкало в листве?
Кто мне из лесу машет платком?
Кто танцует в росистой траве,
На тебя так похожий лицом?
Я робею, не смею сказать…
И туман застилает глаза.
YÖ
Yö saäpuu. Päivä on poissa.
Hämy silmiä hämmentää.
Jo kaukana korven soissa
tulet virvojen viriää.
Ypö yksin istun ma koissa,
ei armasta, ystavää.
Mut oudoissa unelmoissa
mun henkeni heläjää.
Ken siellä? Ken lehdossa läikkyy?
Kuka huntua huiskuttaa?
Kuva valkea vierii ja väikkyy,
tutut piirtehet pilkoittaa.
Mun aatteeni seisoo ja säikkyy.
Sumu silmiä sumentaa.
Из сборника «Священная весна» / Pyhä kevät
(1901)
ГИМН ОГНЮ
В ком есть огонь — пусть гимн огню поет.
В ком лишь земля — пускай в земле гниет.
Тому, кто хочет взвиться в небеса, —
звенит мой кантеле, гремит мой псалм:
Ужели человек — лишь прах и тлен?
Пусть канем в вечность — мысль взрастет взамен.
Твоя судьба — пред тем, как пеплом стать,
дотла сгорая, факелом пылать.
Дано нам счастье — быть земным теплом,
углем, что в недрах спит глубоким сном
до часа долгожданного, когда
проснемся для любви и для труда,
восстанем для сражений и побед
на зов Творца, на им зажженный свет,
мечты, приснившиеся в темноте веков,
освобождая от земных оков.
Жизнь коротка у каждого из нас.
Так бросимся в огонь, что не угас,
и ввысь взлетим, оставив бренный прах
земле, паря душою в небесах!
HYMNI TULELLE
Ken tulta on, se tnlta palvelkoon.
Ken maata on, se maahan maatukoon.
Mut kuka tahtoo nousta taivahille,
näin kaikuu kannelniekan virsi sille:
Mit’ oomme me? Vain tuhkaa, tomua?
Ei aivan: Aatos nousee mullasta.
On kohtalosi kerran tuhkaks tulla,
mut siihen ast’ on aikaa palaa sulla.
Mi palaa? Aine. Mikä polttaa sen?
Jumala, henki, tuli ikuinen.
On ihmis-onni olla kivihiiltä,
maan uumenissa unta pitkää piiltä,
herätä hehkuun, työhön, taisteloon,
kun Luoja kutsuu, luottaa aurinkoon,
toteuttaa vuosisatain unelmat,
joit’ uinuneet on isät harmajat.
On elon aika lyhyt kullakin.
Siis palakaamme lieskoin lcimuvin,
tulessa kohotkaamme korkealle!
Maa maahan jää, mut henki taivahalle.
|
|
|
Адаптации растений и животных к жизни в горах: Большое значение для жизни организмов в горах имеют степень расчленения, крутизна и экспозиционные различия склонов...
Организация стока поверхностных вод: Наибольшее количество влаги на земном шаре испаряется с поверхности морей и океанов (88‰)...
История развития хранилищ для нефти: Первые склады нефти появились в XVII веке. Они представляли собой землянные ямы-амбара глубиной 4…5 м...
История развития пистолетов-пулеметов: Предпосылкой для возникновения пистолетов-пулеметов послужила давняя тенденция тяготения винтовок...
© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!