Composed by the sea-side near calais, august 1802

Вечерняя звезда земли моей!

Ты как бы в лоне Англии родном

Покоишься в блистании огней,

В закатном упоении своем.

Ты стать могла бы светочем, гербом

Для всех народов до скончанья дней.

Веселым блеском, свежестью лучей

Играла бы на знамени святом.

Об Англии, простертой под тобой,

Я думаю со страхом и мольбой,

Исполненный мучительных тревог.

В единстве жизни, славы и судьбы

Вы неразрывны — да хранит вас Бог

Среди пустой, нелюбящей толпы.

"The world is too much with us; late and soon…"

The world is too much with us; late and soon,

Getting and spending, we lay waste our powers:

Little we see in Nature that is ours;

We have given our hearts away, a sordid boon!

This Sea that bares her bosom to the moon;

The winds that will be howling at all hours,

And are up-gathered now like sleeping flowers;

For this, for everything, we are out of tune;

It moves us not. - Great God! I'd rather be

A Pagan suckled in a creed outworn;

So might I, standing on this pleasant lea,

Have glimpses that would make me less forlorn;

Have sight of Proteus rising from the sea;

Or hear old Triton blow his wreathed horn.

"Нас манит суеты избитый путь…" [54]

Признаться, я не очень-то охоч

До тихих радостей молвы скандальной:

Судить соседей с высоты моральной

Да воду в ступе без толку толочь,

Внимать речам про чью-то мать — иль дочь

Невзрачную — весь этот вздор банальный

Стирается с меня, как в зале бальной

Разметка мелом в праздничную ночь.

Не лучше ль, вместо словоговоренья,

С безмолвным другом иль наедине

Сидеть, забыв стремленья и волненья? —

Сидеть и слушать в долгой тишине,

Как чайник запевает на огне

И вспыхивают в очаге поленья?

"Beloved Vale!" I said, "when I shall con…"

"Beloved Vale!" I said, "when I shall con

Those many records of my childish years,

Remembrance of myself and of my peers

Will press me down; to think of what is gone

Will be an awful thought, if life have one."

But, when into the Vale I came, no fears

Distressed me; from mine eyes escaped no tears:

Deep thought, or dread remembrance, had I none.

By doubts and thousand petty fancies crost

I stood, of simple shame the blushing Thrall;

So narrow seemed the brooks, the fields so small!

A Juggler's balls old Time about him tossed:

I looked, I stared, I smiled, I laughed: and all

The weight of sadness was in wonder lost.

"Я думал: "Милый край! Чрез много лет…" [57]

О сон! Когда в душе — тоски приток,

Забвения даруешь ты крупицы.

Обычно ты смиренней пленной птицы,

Страшащейся покинуть свой шесток.

Но этой ночью ты — как мотылек,

Порхающий беспечно у границы

Воды и неба: сядешь на ресницы,

Но миг один — и ты уже далек.

Я весь пылаю в нетерпенье жгучем

И, словно своенравное дитя,

То на тебя ропщу, досадой мучим,

То жажду примиренья не шутя.

Ты был врагом, о сон! Стань другом лучшим

И сердце убаюкай, низлетя.

Земля в цвету и чистый небосвод,

Жужжанье пчел, медлительное стадо,

И шум дождя, и шум от водопада,

И зрелость нив, и поздних птиц отлет.

Я вспоминаю все — а сон нейдет,

Не долго ждать уже рассвета надо.

Ворвется щебет утреннего сада,

Начнет кукушка свой печальный счет.

Две ночи я в борьбе с бегущим сном

Глаз не сомкнул, и вот сегодня — эта!

Настанет утро — что за радость в нем,

Когда не спал и маялся до света.

Приди, поставь рубеж меж днем и днем,

Хранитель сил и ясных дум поэта!

"With Ships the sea was sprinkled far and nigh…"

With Ships the sea was sprinkled far and nigh,

Like stars in heaven, and joyously it showed;

Seme lying fast at anchor in the road,

Some veering up and down, one knew not why.

A goodly Vessel did I then espy

Come like a giant from a haven broad;

And lustily along the bay she strode,

Her tackling rich, and of apparel high.

This Ship was nought to me, nor I to her,

Yet I pursued her with a Lover's look;

This Ship to all the rest did I prefer:

When will she turn, and whither? She will brook

No tarrying; where She comes the winds must stir

On went She, and due north her journey took.

"Все море сплошь усеяли суда…" [60]

Побудь со мной — не отнимай свой лет!

Пускай подольше взор мой счастье пьет!

И сладок мне твой вид, и горек,

О младости моей историк!

Ты будешь тут, не упорхнешь —

В тебе вся явь былого.

Веселый эльф, рождая дрожь,

Ты образ милый мне несешь —

Я в отчем доме снова.

О, сладки, сладки были эти дни,

Когда мы, шалые от беготни,

Вдвоем с сестрою Эммелиной

За мотыльком гнались долиной.

И я охотницу толкнул

На жертву — вскачь, что было сил,

Мы мчались, словно ветер дул,

Но так летун и не стряхнул

Пыльцу с дрожащих крыл.

"My heart leaps up when I behold…"

My heart leaps up when I behold

A rainbow in the sky:

So was it when my life began;

So is it now I am a man;

So be it when I shall grow old,

Or let me die!

The Child is father of the Man;

And I could wish my days to be

Bound each to each by natural piety.

"Займется сердце, чуть замечу…" [62]

Петух ликует,

Ручей воркует,

Щебечут птицы,

Вода искрится,

Земля ожидает зерна.

И старый, и малый

Бредет усталый.

На травке новой

Пасутся коровы,

Все тридцать жуют как одна.

Снегов остатки

Бегут в беспорядке,

И гибнет зима

На вершине холма,

И пахаря песня слышна, слышна.

В горах высоких

Звенят потоки.

А дождь как не был,

Синеет небо,

И тучи уносит весна.

Над желтым наклонясь цветком,

Тобой, малюткой-мотыльком,

Я любовался и не знал,

Нектар вкушал ты или спал.

И был ты неподвижней вод

объятых льдом морей.

Счастливым будет ли полет,

Когда внезапный ветр найдет

тебя среди ветвей?

Останься с нами! Мы с сестрой

Тебе подарим садик свой.

Здесь отдохнут твои крыла.

Тебе не причиним мы зла!

Будь гостем нашим дорогим,

присядь на куст близ нас.

О детских днях поговорим,

Их летний свет неповторим,

И каждый долгим был — таким,

как двадцать дней сейчас.

В тот час, как лепестки весной

Ложатся наземь пеленой

И блещет небо надо мной

Веселыми лучами,

Мне любо отдыхать в садах,

В блаженных забываться снах

И любо мне цветы и птах

Звать юности друзьями.

Но ты, кто скрашивал мне дни,

Как изумруд, сверкал в тени,

Чьи веселы, как ни одни,

И песнь и оперенье, —

Привет тебе, о реполов,

Ты — голос Духа меж певцов,

Ты — радость праздничных часов

В моем уединенье.

Все в хоре гимн любви поет:

Зверь, птица, мотылек и плод.

Но в одиночестве плывет

С ветвей твоя рулада.

Ты — воздух, жизнь и благодать,

Ты в мир пришел, чтоб радость дать,

И друга нет тебе под стать —

Ты сам себе услада.

Когда при ветре лес шумит,

Мне так его любезен вид!

Все кажется, что он парит,

Хоть отдохнуть присел он.

Я вижу спинку меж ветвей

И крылья быстрые за ней —

Ковром из света и теней

Всего себя одел он.

Сейчас он различим едва,

Такой же темный, как листва,

Но солнцем вспыхнет синева —

И в небеса проворно

Со стрехи он тогда спорхнет

И в звонкой песне осмеет

Немой, невзрачный облик тот,

Что принимал притворно.

Ты слышишь голос там, во ржи,

Шотландской девушки простой,

Но, чтобы песню не спугнуть,

Ты на виду не стой.

И жнет, и вяжет — все одна,

И песня долгая грустна,

И в тишине звучит напев,

Глухой долиной завладев.

Так аравийский соловей

В тени оазиса поет,

И об усталости своей

Не помнит пешеход.

Так возвещает о весне

Кукушки оклик, нежный зов

В пустынной дальней стороне

Гебридских островов.

О чем же девушка поет,

Все заунывней и грустней?

О черных днях былых невзгод,

О битвах прежних дней,

Старинной песней хороня

Невзгоды нынешнего дня.

А может, боль былых утрат

Пришла непрошеной назад?

Но песне не было конца,

И жница молодая

Все пела, пела, над серпом

Спины не разгибая.

Я молча слушал, а потом

Нашел тропинку за холмом.

Все дальше в горы я спешу

И в сердце песню уношу.

С восторгом слышу голос твой,

Кукушка, гость весны!

О, кто ты? — птица, иль пустой

Лишь голос с вышины?

Я слышу твой двухзвучный стон,

Здесь лежа на траве;

Вблизи, вдали — повсюду он

В воздушной синеве.

Долинам весть приносит он

О солнце, о цветах,

А мне — волшебный сладкий сон

О прошлых чудных днях.

Пленяй, как некогда, мне слух!

Доныне, гость долин,

Ты мне не птица; нет, ты дух,

Загадка, звук один, —

Тот звук, который в прежни дни,

Как школьник, я искал,

Везде, и в небе, и в тени

Дерев, и в недрах скал.

Бывало, целый день везде

В лесах, лугах брожу;

Ищу повсюду, но нигде

Тебя не нахожу.

Так и теперь я слушать рад

Твой крик в лесной тени.

Я жду: не придут ли назад

Давно минувши дни.

И снова кажется мне мир

Каким-то царством снов,

Куда принесся, как на пир,

Ты, вешний гость лесов!

"She was a Phantom of delight…"

She was a Phantom of delight

When first she gleamed upon my sight;

A lovely Apparition, sent

To be a moment's ornament;

Her eyes as stars of Twilight fair;

Like Twilight's, too, her dusky hair;

But all things else about her drawn

From May-time and the cheerful Dawn;

A dancing Shape, an Image gay,

To haunt, to startle, and way-lay.

I saw her upon nearer view,

A Spirit, yet a Woman too!

Her household motions light and free,

And steps of virgin-liberty;

A countenance in which did meet

Sweet records, promises as sweet;

A Creature not too bright or good

For human nature's daily food;

For transient sorrows, simple wiles,

Praise, blame, love, kisses, tears, and smiles.

And now I see with eye serene

The very pulse of the machine;

A Being breathing thoughtful breath,

A Traveller between life and death;

The reason firm, the temperate will,

Endurance, foresight, strength, and skill;

A perfect Woman, nobly planned,

To warn, to comfort, and command;

And yet a Spirit still, and bright

With something of angelic light.

"Созданьем зыбкой красоты…" [69]