Андрий Златарич. Убивая вампира. К ого можно так легко сломить

 

Но всё же панна Левандовская была не из тех барышень, кого можно так легко сломить. Вволю нарыдавшись, она села на кровати с хмурым видом отважного полководца, готового погибнуть в бою к неувядающей славе своей державы. Нет уж, не будет никакого колодца. Она не позволит этому смазливому проходимцу загнать её в тупик. Выход обязательно найдётся.

Поднявшись на ноги, Божена для начала решила привести себя в порядок и сменила вечерний наряд на скромное платье цвета чайной розы, а волосы заплела в косу. Взглянув на себя в зеркало, девушка улыбнулась и с лёгкостью на сердце заключила, что не столь уж она и безобразна, как утверждают её отец с мачехой. А теперь можно было браться за дела. Напившись душистого чая с малиной, взбодрившаяся панна обратилась к деловито хозяйничающей на кухне Ядвиге:

– Ядзя, родная, а ты не помнишь, куда убрали мои детские платья?

– А на что они вам, милая? – удивилась та. – Хотя вам и то верно придётся скоро о детских платьюшках хлопотать, когда свои малюточки народятся. Да вы ж к тому времени свеженькое всё прикупите, заграничное, из Парижей там всяких. При пане-то Мицкевиче станете вы барыня видная, обеспеченная. В мехах да бриллиантах купаться будете.

– Я не о том. – сердито буркнула насупившаяся девушка. – Мне нужны платья, которые я носила в отрочестве, будучи гимназисткой.

Озадачив старую кухарку, барышня следом за ней отправилась на чердак. Точнее наверх полезла одна Божена, ведь грузной старухе такое уже было не под силу, так что она осталась ждать хозяйку под лестницей, выкрикивая оттуда указания, как сыскать нужный ей сундук. К счастью, платья сохранились в превосходном состоянии, и все эти невесомые ленты и кружева сияли той же ангельской белизной. Чмокнув в щёку всё ещё недоумевающую Ядвигу, девушка побежала вниз с пышной охапкой прелестных нарядов, воскресивших в её памяти множество светлых воспоминаний. Это занятие развеяло тоску на её сердце, и Божена шагала через сад, едва не насвистывая какую-то задорную песенку, что она подхватила у деревенских мальчишек. Но в какой-то момент её слух уловил неясный шум со стороны беседки, и она замерла на полушаге, напряжённо вслушиваясь в шорохи осеннего сада. И вот вновь те же едва различимые стоны с некой мучительной интонацией, навевающей на душу темноту. Неужели опять с кем-то приключилась беда? Нырнув под сень раскидистой яблони, панна стремительно рванула на шум и мигом остановилась, как вкопанная. Ах, и почему невозможно развидеть то, что однажды попалось тебе на глаза! Прямо на полу беседки, как какие-то ополоумевшие звери, сплетённые в единый комок раскалённой плоти, предавались греху Катаржина и Станислав. И в этот час, при свете дня, даже не страшась быть обнаруженными! Прикрыв уста ладонью, сражённая этим зрелищем барышня ощутила, как из глаз её невольно брызнули слёзы. И как бы она ни сердилась на своего отца, с которым они никогда не могли достичь понимания, ей стало невыносимо больно за него. Но чего ещё мог он ожидать, взяв в жёны эту безнравственную девицу, которая моложе его на тридцать лет. Сколь бы ни был статен и хорош собой пан Левандовский для своего возраста, он всё же безоговорочно проигрывал этому юному развратнику, чья порочная красота приманивала к нему, что патока ос, сродные Катаржине натуры.

Однако самое худшее ещё ожидало Божену впереди. Хоть она, казалось бы, не издала ни шороха, пан Мицкевич заметил её присутствие и повернул к ней свою голову, пронзив всю насквозь своим торжествующим взглядом истового дьявола. Но что же дальше? Развернувшись на девяносто градусов, голова его не остановилась, а продолжила своё медленное вращение, достигнув ста двадцать, а затем и ста восьмидесяти градусов, и так, покуда не обратилась вокруг себя, приняв своё естественное положение. Тут уж из уст барышни вырвался приглушённый всхлип ужаса, после чего она, не помня себя, ринулась куда-то сквозь кусты. Жадно глотая на бегу воздух ртом, девушка будто бы спасалась бегством от кошмара, явленного во плоти, пока не споткнулась о древесный корень и не рухнула на ворох опавшей листвы. Вцепившись дрожащими пальцами в прутья садовой калитки, Божена попыталась взять себя в руки и здраво оценить ситуацию. Разве же такое возможно? Нет, ей наверняка это привиделось. Вчерашние треволнения, бессонная ночь, наполненная страхами, глупая болтовня суеверной Ядвиги и шок от разоблачения бесстыжих любовников. Неудивительно, что утомлённый её разум подвёл свою владелицу, и ей примерещилась какая-то чертовщина. Безусловно, пан Мицкевич редкостный срамник и вертопрах, но едва ли его плутовская увёртливость превратила молодчика в гуттаперчевого болванчика, способного выделывать этакие физиологические фокусы, попирающие все законы природы. Ободряя себя подобными рассуждениями, девушка подошла к летнему домику и с удивлением увидела там Кшиштофа, внучатого племянника Ядвиги, который сосредоточенно приник ухом к двери. Белобрысый и густо веснушчатый подросток находился сейчас как раз в том возрасте, когда мальчики начинают проявлять интерес к противоположному полу, так что несколько возмущённая его хозяйка мигом заподозрила недоброе.

– Ах ты, маленький негодник, что это ты тут забыл? – укоризненно воскликнула панна Левандовская, схватив его за ухо. – За барышней удумал подглядывать?

– Ай-ай! Ну что вы, панна? Я и знать не знал ни про каких барышень! – плаксиво протянул мальчуган, вертясь волчком. – Ой, панна, милая, сжальтесь! Оторвёте же ухо-то! Я, честное слово, ничего дурного не делал. Шёл себе мимо, а тут слышу, шуршит чего-то внутри. Я испугался. Думаю, зверь какой забрался, проверить надо. Откуда ж мне знать, что вы кого-то сюда поселили. Гостей-то и вправду не перечесть, уж, поди, и пихать их стало некуда. И ничего такого про барышень у меня и в мыслях не было, вот вам крест! Ай, ну, панночка, милая, отпустите!

– Ну, ладно-ладно, ступай. Только смотри мне, не проказничай. – смягчилась она, глядя в ясные глаза паренька.

Пожалуй, она и вправду погорячилась. Кшиштоф добрый и честный мальчик, никому не доставляющий хлопот, а она его ни за что отчитала. И надо же было ей выплеснуть свою досаду на ни в чём неповинного ребёнка. Чуть пристыженно глядя вслед убегающему мальчишке, Божена вдруг опомнилась и взволнованно закричала ему в спину:

– Кшисек, стой! Вернись, не ходи туда! Ступай скорее в сторожку. Тебя Миколай зачем-то ищет.

Тот послушно кивнул и со всех ног полетел в обратную от беседки сторону. Ещё не хватало, чтобы это голубоглазое дитя увидело, чем там занимаются Станислав с Катаржиной. Нервно передёрнув плечами от гадкого воспоминания, девушка зашла в домик и сей же миг оказалась в объятьях Лилианы, что с нетерпением покинутого ребёнка поджидала её у порога.

– Милая, вы уже встали? – тая от нежности, улыбнулась ей Божена. – Но как вы себя чувствуете, ангел мой? Есть ли у вас силы подниматься с постели? Может, вам стоит ещё полежать? А смотрите, Лиля, что я вам принесла. Мне кажется, эти вещи придутся вам впору. В этом платье я ездила на свой первый рождественский бал. А это мне подарили на моё четырнадцатилетие. Я танцевала в нём с милым Ежи. Как же я была влюблена в него тогда. Он был вылитый Купидон – тоненький, миловидный и с такими необъяснимо печальными глазами. А сейчас милый Ежи адвокат с выпирающим животиком и смешными усами. Как давно всё это было. Неужели я тоже когда-то была похожа на фею...

Облачившись в кремовое платьице с гипюровой пелериной, прелестное дитя сделалось подобно божественной куколке, которую так и хотелось заласкать у своей груди. Усадив свою тонюсенькую, что тростинка, гостью к себе на колени, Божена расчесала её удивительно мерцающие локоны гребнем, а затем повязала ей ленту в тон платью.

– Какое же вы у меня чудо, Лиля! – залюбовавшись на неё, воскликнула барышня, а девочка беззвучно рассмеялась и коснулась губами её ресниц.

И так сладко и светло сделалось в тот миг на душе у панны Левандовской, что все давешние страхи и невзгоды показались ей дурным сном. В этом маленьком домике, в своей зачарованной избушке девушки могли спрятаться от всего мира, и все эти назойливые распутники вместе с чудовищами из детских сказок попросту переставали существовать для них.

– Вот бы нам с вами, Лиля, сбежать в какую-нибудь волшебную страну, где нас уже никогда не найдут никакие Мицкевичи. – невольно обронив слезу с ресниц, прошептала Божена.

Её подруга при этом возвела на неё странный, глубокий взор и, поднявшись на ноги, вдруг потянула куда-то за собой.

– Что такое, душа моя? Вы хотите прогуляться? – растерялась девушка. – Но вы ведь ещё так слабы.

Однако та с чудеснейшей улыбкой продолжала увлекать её к выходу, а едва они вышли наружу, уверенно повела свою изумлённую попечительницу куда-то вглубь сада, с такой твёрдостью, словно ей знаком каждый уголок этого места. К счастью, она стремилась в противоположную сторону от беседки, куда Божене до конца её дней не захочется заходить. Задавать какие-то вопросы загадочной гостье было бесполезно, ведь она как безгласная Русалочка могла говорить лишь своими полными звёзд глазами, а понять этот язык почти не представлялось возможным, поэтому хозяйка поместья покорилась её воле, позволяя вести себя, куда той угодно. Глубокая тишина одичавшего сада нагоняла немного дремотное состояние, а полуденное солнце начало припекать крепче вчерашнего, так что вскоре у панны Левандовской разболелась голова. Может, в этом и была причина того, что на какое-то время все её чувства, кроме обоняния, странно притупились. К запаху прелой листвы и переспелых яблок, примешивался сладковатый аромат каких-то незнакомых ей цветов с лёгким душком гнильцы, от которого кружилась голова, как от бокала крепкого вина. Отчего она раньше не замечала этого? Как странно в нынешнем году осеннее увядание исказило дух знакомого ей с рождения сада. Испарения после ночного дождя сплетали густое марево, и в режущих око солнечных лучах все предметы казались зыбкими, поминутно меняющими очертания, как плавящийся на глазах воск. Ощущая лишь тонкие руки милой Лили, сплетённые на её талии, и усилившееся до дурноты благоухание разлагающихся цветочных бутонов, Божена шагала вперёд, как сомнамбула, лишённая всякой мысли в голове. Но каждое движение давалось ей всё труднее, уставшие ноги увязали в высокой траве и подгнивших листьях, словно её вот-вот затянет вглубь земли.

– Панна! Панна Божена! – внезапно прорубил сонную одурь пронзительный крик Кшиштофа, что заставило девушку тряхнуть головой и через силу обернуться.

Парнишка нёсся к ней во весь опор и с живостью ветряной мельницы в ураган размахивал руками, в которых держал удочку с ведром. Его тонкая фигурка на фоне золотящейся под солнцем долины походила на гибкое насекомое, а стоило лишь сморгнуть, и мальчишечий силуэт превращался в невиданную химеру, а то и серафима с усеянными очами крыльями.

– Стойте, панна Божена! – надсадно вопил он в необъяснимом возбуждении. – Куды ж вы в самую топь-то?! Возвращайтесь, панна, миленькая!

В полнейшем недоумении барышня опустила взгляд себе под ноги и обмерла от жути. Они с Лилей стояли посреди зыбкой трясины, промеж заросших поганками кочек булькала болотная жижа, а в двух шагах от них догнивал трупик какого-то маленького зверька, облепленный мухами и белёсыми червями толщиной с палец. И когда они только успели забрести в эту глушь? Разве же не шли они всего лишь пару минут назад через её родной сад?

Добежавший до них тем временем Кшиштоф отбросил ведёрко с удочкой и, протянув им свои руки, задышливо затараторил:

– Идите сюда, панна! Только осторожней! Нет, не туда! Ступайте вот здесь! Так-так, ещё немножко!

Под руки с мальчиком и с уткнувшейся личиком ей в грудь Лилей, что камнем повисла на её талии, Божена с трудом добралась до твёрдой почвы и изнеможённо опустилась на землю. Рассеянно осматриваясь по сторонам, девушка никак не могла взять в толк, как они могли за считанные минуты оказаться так далеко от дома, в самом что ни на есть гиблом месте, о котором она доселе знала лишь понаслышке. От этих размышлений её отвлёк звонкий голосок паренька:

– А я иду это, на рыбалку к озеру. Гляжу, панна бредёт, как не в себе. Я в крик, а вы будто не слышите. Насилу докричался. Чего это вы, панна Божена?

– Не знаю... Мы гуляли. – отрешённо пробормотала она.

– Нашли же место гулять! – возмутился тот совсем по-взрослому, будто старичок, отчитывающий шаловливую детвору. – Там же самая гибель! Столько народу сгинуло, а уж зверья перемёрло – не счесть. И вообще тут сидеть не дело. Поднимайтесь-ка. Знаю, тяжко, но как подальше отойдём, так и раздышитесь полной грудью. А тута воздух травленный. От него умом помешаться можно. Вы на меня обопритесь, так полегше будет.

Послушно кивая, девушка взялась за его руку, а вот её маленькая подопечная, затравленно шарахнувшись от мальчика, попыталась оттащить ту подальше от него.

– Ну что вы, хорошая моя? – попыталась успокоить её Божена. – Не бойтесь, Кшисек хороший. Тем более он же нас спас.

– Ну не то, чтоб спас... А так, подсобил чуток...– несколько приосанившись, усмехнулся тот со смесью гордости и смущения в голосе, а потом о чём-то резко вспомнив, обиженно буркнул. – А вот, кстати, панна, Миколай-то меня вовсе и не искал. Зачем же вы соврали?

– Извини, наверное, я что-то перепутала.

– Чудная вы нынче, панна. Хотя бабка Ядзя говорит, такое случается, когда на людей любовь находит...

– Какая такая любовь? – возмутилась девушка. – Ты ещё мне тут поумничай!

– Ай-ай, панна, ну простите! Ой, больно! И чем вам только уши-то мои не угодили? Так и норовите оторвать... А глядите, панна, крестик кто-то потерял!

– Так это же мой! – ужаснулась Божена, бессмысленно шаря рукой по своей шее.

И что с ней такое творится? Дважды кряду нагрудный крест теряет. И ведь цепочка целёхонка. А тут ещё и Лиля, прикрыв лицо ладонями, разрыдалась столь горько, что у её подруги заныло сердце. И так неисчерпаема была её скорбь, что никакие слова утешения не действовали на несчастную. В тягостном молчании, сопровождаемом лишь её тихим плачем, они возвратились в поместье и тот же миг столкнулись в саду с паном Левандовским и его молодой супругой. Кшиштоф при виде барина мигом растворился в воздухе, как робкое привиденьице, боясь получить очередной выговор за безделье, которых за минувшие сутки он и так уже выслушал с лихвой. Хотела бы и Божена обладать подобным проворством, чтобы столь же ловко ускользать из-под носа собственного отца и особенно, мачехи. Но как бы гадко ей ни было в тот миг взирать на эту низкую женщину, повисшую с самым невиннейшим видом на своём одураченном супруге, девушка, являясь смиреной рабой деспотичного этикета, переборола себя и, вежливо поприветствовав их, представила свою гостью:

– Лилиана... Лилиана... Ковальчик.

– Ковальчик? Не тот ли это коммерсант из Кракова? – уточнил пан Левандовский, желающий удостовериться наверняка, что имеет дело с достойными его людьми.

– Да-да, он самый... – поспешно брякнула его дочь, с ужасом подумав, как она будет потом выпутываться из этого вранья, если судьба сведёт их с паном Ковальчиком.

– Ах, милочка, что же вы за прелесть! – райской птичкой защебетала Катаржина, назойливо заглядывая в личико дрожащей от страха Лиле. – А сколько же вам лет, дружок? Вероятно, вам уже самое время задуматься о женихах. Мы обязательно поможем вам с этим вопросом. Среди друзей нашего дома есть много достойных молодых людей.

– Катаржина, будь добра, оставь мою подругу в покое! – на повышенных тонах произнесла Божена. – Я уже успела убедиться на личном опыте, что сваха из тебя неважная. Особенно, если учитывать метод, по которому ты отбираешь женихов для своих знакомых.

Едва не подпрыгнувшая на месте от её слов пани Левандовская впилась в падчерицу до дьявола злющим взглядом, словно желая накинуться на неё гибкой куницей и перегрызть той горло. Барышня и сама едва сдерживалась, чтобы не развязать с этой мерзавкой баталию, в ходе которой она бы высказала всё, что накопилось в ней за два года беспрерывных унижений. Но тут её отец, не замечая молний, что обе женщины испускали своими очами, кивнул за спину дочери со словами:

– Добрый день, пан доктор. Славная погода, не так ли?

Мигом обернувшись, Божена увидела подошедшего к ним Тадеуша и отчего-то густо зарделась. Обменявшись с ними приветствиями, он любезно осведомился о самочувствии её юной гостьи, на что получил весьма сдержанный ответ. Не могла ведь девушка поведать ему про ночной приступ Лилианы в присутствии своих домочадцев. Они обязательно сочтут, что бедную девочку покусала бешеная собака, а то и вовсе заподозрят её в одержимости бесами. Да и сможет ли сам пан Жемайтис адекватно отнестись к её рассказу, который больше похож на эпизод какой-нибудь мрачной деревенской байки.

– Пойдёмте же скорее в столовую! – шумно провозгласила Катаржина с хозяйским видом. – Эта смешная толстуха обещала нам какой-то необычайно вкусный пирог. Хотя нам, конечно, стоит быть осторожнее. Здешняя кухня ужасно нездорова. Всё такое жирное, сдобное, масляное. На такой пище можно сгубить свой организм. Особенно это касается тебя, лапушка. – премерзко кивнула она своей падчерице. – Я понимая, что сдержаться очень сложно. Но мы ведь не животные и должны уметь контролировать свои желания.

Ах, как много Божена могла бы ответить своей мачехе относительно контроля над желаниями, не будь здесь сейчас пана Жемайтиса! Но хамить в его присутствии барышня не посмела, а потому безропотно последовала за всеми в столовую, ласково придерживая под руку свою пугливую подругу. И вновь ей пришлось делить трапезу с этими необузданными в каждом своём слове и действии грубиянами да пошляками. И как же они чванливы, как горды собой, словно каждый из них мнит себя главным украшением этого мира. Из всех, собравшихся за столом, брезгливость и раздражение у Божены не вызывала разве что только горемычная вдова пани Ванда Петрашевская, поминутно прикладывающая платочек к покрасневшим глазам и тихонечко подливающая себе наливки, да ещё, конечно же, столь отличный от прочих Тадеуш Жемайтис. А остальные будто и не люди вовсе. Павлины, петухи, свиньи, обезьяны, волки да лисы – вот такой зверинец Катаржина притащила с собой в её тихий, уютный дом.

За этими мрачными размышлениями девушка не сразу заметила, что с её задушевной приятельницей творится что-то неладное. Естественно, такое большое скопление незнакомцев не могло не смутить бедняжку, но в этот миг произошло нечто особенное. Оцепенев от ужаса, Лилиана мертвецки побледнела и широко распахнутыми глазами загнанной лани взирала на одного из сидящих за столом людей. Проследив за её взглядом, Божена увидела пана Мицкевича, который не сводил с мелко дрожащей девочки морозно поблёскивающих глаз, сжимая в своих побелевших от напряжения пальцах нож и вилку с видом людоеда, готового незамедлительно накинуться на несчастную. Будто молнией поражённая, панна Левандовская покачнулась на стуле, едва не лишаясь сознания от страшной догадки. Неужели это действительно он?! Он!.. Да разве найдётся ещё подобный ему безбожник и лиходей, способный на столь чудовищное злодеяние? И как же ей сразу не пришло это в голову?

– Прошу нас извинить. – сбивчиво пролепетала Божена и, мгновенно поднявшись из-за стола, поспешила увести дорогое её сердцу дитя из столовой, провожаемая взглядом Станислава, подобным лезвию ножа.

Едва они добрались до своего убежища в летнем домике, как Лиля низверглась на пол и истошно зарыдала. Разве имело смысл задавать ей какие-либо вопросы после этого? Да и полные ненависти глаза обольстительного хищника безоговорочно доказывали его непростительную вину перед этим чистейшим существом. Оказывается, он не только лишённый чести повеса, но и самый настоящий насильник, и более того, беспринципный убийца, ведь бросив свою жертву в таком состоянии посреди лесной глуши, он совершенно осознанно обрёк её на гибель. Расхаживая из угла в угол по комнате, Божена заламывала руки и пыталась принять решение, что ей предпринять в дальнейшем. Кто ей поверит, если у неё нет совершенно никаких улик против мерзавца, а лишённое речи дитя даже не сумеет поведать правду о случившемся. И ещё кое-что... Гости прибыли в поместье примерно в тот же час, когда Божена обнаружила замученную им девушку, так когда же пан Мицкевич успел совершить над ней грех? Разве что, он приехал раньше прочих, остановился в соседнем посёлке и заманил девушку в лес ещё накануне. Нужно точно разузнать, выехал ли он вместе со всеми из Варшавы или присоединился к ним по дороге. Но расспрашивать кого-то из гостей нет смысла, панна Левандовская нипочём не поверить никому из его приятелей. Для надёжности лучше послать Кшиштофа в корчму, уж он-то живо всё разнюхает. Установить бы ещё личность пострадавшей, чтобы понять, является ли она местной жительницей, или же преступник привёз девушку с собой. Кто знает, вдруг он соблазнил её на побег из дома лживыми посулами тайного венчания, а то и вовсе выкрал, применив силу или снотворное средство. А самое главное, Божена просто обязана вернуться на место преступления, чтобы обследовать окрестности в поисках хоть каких-то зацепок. Вот бы найти там оброненную им запонку или портсигар, которые можно будет использовать в качестве вещественного доказательства его беззакония.

Но от всех этих мучительных дум барышню отвлёк осторожный стук в дверь. Содрогнувшись всем телом, она уже приготовилась к худшему, впрочем, тут же попыталась ободрить себя тем, что Станислав, насколько можно было судить по его минувшему поведению, скорее бы вышиб дверь силой, нежели стал бы столь корректно стучаться. И всё же дрожь не покидала её, пока она медленно поворачивала дверную ручку, и только когда она увидела перед собой пана Жемайтиса, с уст её сорвался вздох облегчения.

– Простите за беспокойство, панна. – молвил он своим бархатистым голосом. – Но вы так спешно покинули столовую. Что-то стряслось? Вашей подопечной стало хуже? Может, я могу вам чем-то помочь?

Заглянув в полные неясной грусти глаза мужчины, Божена ощутила сильное искушение открыться этому человеку, чей облик так напоминал ей благородного рыцаря средневековья. Но всё же она колебалась. Не предстанет ли она в его глазах истеричкой, начитавшейся детективных романов, ведь вся эта история и вправду словно сошла со страниц книг.

– Благодарю вас, пан доктор. – тяжело выговорила девушка, потупившись. – Я дала моей гостье лекарство, и сейчас она спит. Думаю, ей скоро полегчает.

– А что насчёт вас? – мягко промолвил он.

– Простите?..

– У вас такой измождённый вид. Вы не заболели? – поинтересовался пан Тадеуш, обеспокоенно заглядывая ей в лицо.

– Нет-нет, что вы. – смутилась панна Левандовская, затрепетав от его преисполненного сочувствия взора. – Я просто немного устала... Мне неловко просить вас, пан доктор, но не могли бы вы оказать мне любезность и побыть здесь до моего возвращения? Мне необходимо ненадолго отлучиться, но я не смею оставлять бедняжку без присмотра. Вас не затруднит проследить за тем, чтобы в летний домик никто не заходил? Особенно... особенно мужчины.

– Да, конечно. – охотно кивнул тот. – Вы можете положиться на меня, панна. Я побуду снаружи, чтобы не пугать девочку на то случай, если она проснётся раньше, чем вы вернётесь.