Ибо видят очи мои Спасение Твое, которое Ты уготовал перед лицом всех людей,

Силою жизни нерушимой

 

Закончились рождественские святки в сиянии мысленной Звезды; отзвучали, в радуге серебристых брызг водосвятия, паримьи и тропари Просвещения. Скоро Великий пост, и начало его ознаменуется молитвенным воспоминанием изгнания прародителей из Рая, для того чтобы помнили мы, что Отечество наше – не на земле; и для того чтобы мы возжелали его, и чтобы подвиглись через многотрудное постное странствие к обретению утерянного Небесного Отечества – к светлой Пасхе Христовой. Но пока - мы еще «в духе и силе Рождества», в радости встречи с явившимся Солнцем правды, а значит – мы также в радости обретения Небесного Отечества. Еще в памяти – и даже на слуху – слова рождественской радости: «Средостение градежа разрушися и пламенное оружие плещи дает, и херувим отступает от древа жизни, и аз Райския пищи причащаюся, от него же произгнан бых преслушания ради»[1]. В это интересное время, время обретенной радости и, вместе с тем, время приготовления к посту, наступает праздник Сретения Господня, праздник, завершающий рождественский богослужебный цикл и знаменующий собою полноту богословия, открываемого в этом цикле. Конечно, не может быть и речи о том, чтобы пытаться – не только в малой статье, подобной данной, но и вообще умом и языком человеческим – изложить и выразить всю эту полноту: она неисчерпаема и бесконечна. Мы лишь попытаемся высказать то, что нам открылось, то, о чем умолчать не можем.

Младенца Исуса ждал весь мир, ждала вся тварь. И вот, в лучах явления Ожидаемого и Вожделенного открываются извечные тайны бытия, человека, истории. Оказывается, всё посвящено Христу, всё имеет смысл только в Нем. И есть некий знак этой все-посвященности Христу: таинственная фигура благословляющего Мелхиседека, в чтении Апостола на литургии Сретения. Раскрытием богословского смысла этой фигуры мы и займемся.

 

* * *

 

Обозначая тему нашего исследования, упомянем, для начала, из чего развился ныне существующий рождественский богослужебный цикл: созерцание истоков современного вида богослужения поспособствует нам более ясно увидеть богословский смысл фигуры Мелхиседека.

“Какова бы ни была «преистория» этого цикла, несомненно то, что из некоего «синтетического» праздника Богоявления вырастает постепенно цикл исторического воспоминания: Рождество, Крещение, Сретение на Востоке, а на Западе – поклонение волхвов; мы видим тут настойчивую тенденцию к «детализации»” [16.108], и эта тенденция тесно связана с преобразованиями в литургической жизни, происходившими в никейскую и постконстантиновскую эпохи. Первоначальный же «синтетический праздник» Эпифании (или Теофании, Богоявления) был «вратами» Пасхи; он входил в неразрывное единство образа вечного «Дня Господня», образа, который выявлялся из всего «литургического целого», каким был пасхальный цикл. Это «литургическое целое» включало в себя - и объединяло в себе - всё, как бы принесенное в вечном благодарении к подножию Креста и к отваленному камню пустого Гроба, - всё, принесенное в Духе и Силе, явленных «в последний и великий день» (Ин.7,37 – слова из евангельского отрывка, читаемого на литургии в Неделю Пятьдесятную). Об изначальном пасхально-богоявленско-рождественском единстве христианского богослужения свидетельствует многое. Вот лишь некоторые примеры. Прежде всего, пасхальный оттенок имеет и тропарь Сретения Господня: «Радуися, обрадованная Богородице Дево, ис Тебе бо восия Солнце праведное Христос Бог наш, просвещая темныя. Веселися и ты, старче праведныи, приемыи на руку Свободителя душам нашим, Дарующаго нам воскресение». Проповеди свт. Григория Богослова, составляющие единый рождественский круг, были такого содержания, что стало возможно озаглавить их: «На Богоявление, или Рождество Спасителя», «На святые светы явлений Господних», «На святое Крещение». А вот другой пример. Ирмос пятой песни канона шестого гласа на павечернице рождественского сочельника содержит такие слова: «Богоявления Твоего, Христе, к нам милостивно бывшаго Исаия видя свет невечернии…». Эти слова оказываются полной аналогией слов ирмоса так же пятой песни канона шестого, опять-таки, гласа – теперь уже Великой Субботы, «сочельника» Пасхи. Еще пример. На службе девятого часа рождественского сочельника (т.е. на «царских часах») стихера «Днесь раждается…», завершающаяся словами: «Покланяемся Рожеству Твоему, Христе. Покажи нам и Божественная Твоя Богоявления», по своему «поклонному» смыслу аналогична «Надгробной» стихере службы Боготелесного погребения, завершающейся словами: «Покланяемся Страстем Твоим, Христе, и святому Воскресению». Наконец, можно вспомнить и легко заметную аналогию между стихерами “на «Хвалите»”, соответственно, утрени Рождества и утрени Просвещения, имеющими один и тот же глас, начинающимися одними и теми же словами: «Днесь Христос…», и одинаковыми словами заканчивающимися: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!».  Всё это свидетельствует о параллелизме рождественской, крещенской и пасхальной тем в литургическом богословии древней Церкви, а через параллелизм – о единстве этих тем. Наконец, это свидетельствует о едином источнике литургии и богословия Церкви – Славе Божией, открывшейся во Христе Исусе.

«Рассредоточению» же и «детализации» первоначального синтетического единства есть много причин, которых мы не будем касаться подробно. Скажем только самое главное, процитировав слова известного богослова-литургиста: по самому своему назначению Церковь “должна была сначала явить себя как единое, видимое собрание мессианской общины, собранной вокруг Двенадцати в Святом городе, чтобы свидетельствовать” о Царстве Божием. “То была ничем еще не омраченная радость новой жизни, начавшейся в изобилии даров, в любви (…), в торжестве победы. Но это только начало, эта первая глава не могла не окончиться. Церкви надлежало принять весь зной, всю пыль своего длинного, земного, человеческого пути” [20.29]. Но если справедливо только что сказанное, - а оно справедливо только при одном условии: что длинный, пыльный и знойный, земной человеческий путь Церкви дан ей Небесным Промыслом, и что за этим зноем и этой пылью сокрыта Благость и Премудрость Смотрения Божия о спасении человека, - то вот что, как мне кажется, должно из сказанного следовать: в каждом из «детально» развернутых «исторических воспоминаний» должно проявляться изначальное, цельное пасхальное единство «всепраздника» Эпифании (или эпифаническое единство «всепраздника» Пасхи), лучами своими всё просвещающее, или, что тό же, - каждый позднейший «праздник» должен быть образом единого первообраза – «Праздника праздников». Иными словами, в «части целого» должно проявляться всё «целое». Образ Мелхиседека, явленный апостольским чтением службы Сретения, и весь литургический контекст этой службы, по моему убеждению, есть верный знак проявления этого «целого».

Итак, праздник Сретения Господня завершает рождественский богослужебный цикл, который, в свою очередь, является в богословском смысле частью большего, пасхального цикла. Именно в завершенности и полноте рождественского («малого») цикла, в котором отражает себя цикл пасхальный («большой», или основной), - как в рождественском «явлении» пасхальной «сущности», - должен был появиться образ царя-священника Мелхиседека.

 

* * *

 

Этот образ функционирует в литургическом контексте, или литургической теме –  Благословения, Освящения и Жертвы, которая, с другой стороны, оказывается темой истины о человеке и мире, или истины о том, что человек сотворен Богом, и что он по своей Богосотворенной природе есть царь и священник. Эта тема присутствует в каждом литургическом чтении праздника, ветхозаветном или новозаветном, но ярче всего она видна в чтениях Апостола и Евангелия на литургии, главных богослужебных чтениях, непосредственно предваряющих Евхаристию и как бы вводящих в нее тех, кто остался на литургии верных. Христос – Вечный Первосвященник, «Посредник Завета Нового» (Евр.12,24). В Нем мы обрели Отеческое Благословение, а это значит, что вне Его нет и доступа к Отцу, несмотря на то, что  за всю историю человечества до Христа выросло огромное число «институтов посредничества» между человеком и Небом.

Мы должны раскрыть эту тему, для чего рассмотрим все богослужебные чтения Сретения, т.е. «лекционарий» службы, или чтение Писания. Тогда мы поймем, для чего в службе Сретения фигурирует Мелхиседек. Мы начнем наше исследование с новозаветных текстов (Апостол и Евангелие), затем перейдем к текстам ветхозаветным (паримьи) и, наконец, замыкая круг, вновь обратимся к Апостолу и Евангелию.

Апостольское чтение литургии Сретения представляет собою 316-е зачало книги Апостол, что соответствует Евр.7,7-17. Это место Послания к Евреям входит в пространное богословское рассуждение его автора о Вечном Первосвященнике - Христе.

Приведу отрывок из Послания к Евреям[2], в котором содержится текст, читаемый на литургии.

“Дабы мы, прибегшие, имели крепкое утешение – ухватиться за предлежащее упование, которое имеем якорем душ наших, неколебимым и прочным, укорененным внутри (святого святых), за завесой, куда предтечей за нас вошел Исус, быв вечным Первосвященником «по чину Мелхиседека». Ибо этот «Мелхиседек, царь Салима», «священник Бога Вышнего», встретивший Авраама, возвращающегося от сечи царей, и благословивший его, тот, которому Авраам и десятину «от всего» уделил; во-первых толкуемый как «царь правды», а затем и «царь Салима», то есть «царь мира»; без отца, без матери, без родословия; не имея ни начала дням, ни конца жизни, уподобившийся сыну Бога, - пребывает священником всегда.

Созерцайте же, сколь велик тот, которому и десятину патриарх Авраам дал из лучшей добычи. И те, кто из сынов Левия священство получают, заповедь имеют требовать десятину с народа по закону, – то есть с братьев своих, хотя бы и вышедших из чресл Авраама, – а этот, не происходящий из них, получил десятину от (самого) Авраама, имеющего обетования, и благословил (его).

(Здесь начинается отрывок, читаемый на литургии Сретения).

- (И) без всякого противоречия! – ( ибо) меньшее бόльшим благословляется: здесь-то получают десятины человеки умирающие, там же – (тот, о котором) свидетельствуется, что он живет. И, так сказать, через Авраама и Левий – десятины получающий – дал десятину: еще ведь в чреслах отца он был, когда встретил его Мелхиседек.

Итак, если совершенство через левитское священство было бы, - народ ведь при нем законоустроен, – какая еще нужда иному – «по чину Мелхиседека» - восставать священнику, и не «по чину Аарона» называемому? Ибо с преложением священства необходимо быть преложению и закона. Тот, о Ком это говорится, - Часть иного колена, из которого никто не был при жертвеннике. Уже известно, что из колена Иуды «воссиял» Господь наш, из племени, по которому ничего о священниках Моисей не сказал. И еще больше того, совершенно ясно есть, что по подобию Мелхиседека встает Священник иной, Который стал таким не по закону заповеди плотской, но по силе жизни нерушимой. Ибо свидетельствуется, что: «Ты – священник вовек по чину Мелхиседека»” (Евр.6,18 - 7,17).

Итак, «законное» священство, по словам Послания, есть лишь «тень» Священства истинного и подлинного, ибо установлено «по закону заповеди плотской», или, иными словами, по некоему «договору», всё значение которого, - причем, значение, неведомое для одной из «сторон», участвующих в заключении «договора», - в том, чтобы  только указывать на истинное Таинство Жертвы, приношение которой могло осуществиться не какими-либо «установлениями», а самим фактом силы и мощи источной неисчерпаемой Жизни.

Православная литургия представляет собою единое смысловое целое, связанный воедино символический комплекс, являющий единую Истину и приобщающий ей. Литургические тексты вплетены в ткань священнодействия. Чтение Апостола предшествует Евангелию - чтению, венчающему собою “таинство Слова, которое свое исполнение и завершение найдет в приношении, освящении и раздаянии верным евхаристических даров” [19.259]. Мы выясним интересующий нас смысл апостольского чтения из «литургического целого», чем, в данном случае, полезно представить богослужение Сретения. Апостольское чтение есть часть этого целого.

Сретенская литургия содержит евангельское чтение Лк.2,22-40:

“( И) когда исполнились дни очищения их по закону Моисея, они возвели Его в Иеросалим поставить перед Господом, как написано в законе Господнем: «Всяк первенец мужского пола свято Господу наречется», - и дать жертву, по сказанному в законе Господнем, «чету горлиц или двух птенцов голубей».

И вот, человек был в Иеросалиме, по имени Симеон, и человек этот праведный и благоговейный, чающий утешения Израилю, и Дух был Святой на нем; и было ему обетовано Духом Святым, что не увидеть ему смерти прежде чем увидит Помазанника Господня. И пришел он в Духе в святилище; и когда ввели родители Младенца Исуса, чтобы сделать с Ним то, что принято в законе, он принял Его на руки и благословил Бога, и сказал:

«Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, в мире;

Свет в откровение народам

И была Анна пророчица, дочь Фануила, из колена Асира; она состарилась в днях многих, прожившая с мужем семь лет от девичества и затем овдовев, и так дожив до восьмидесяти четырех лет. Она не оставляла святилища, постом и молитвою служа день и ночь. И в тот самый час она, представшая, возносила хвалу Богу; и она говорила о Нем всем чающим избавления Иеросалима.

И, как совершили они всё, что (положено) по закону Господню, возвратились в Галилею, в город свой Назарет. Младенец же рос и укреплялся, исполняясь мудрости, и Благодать Божия была на Нем” (Лк.2,22-40).

Древнегреческий оригинал Лк. и славянский его перевод позволяют увидеть некоторые интересные моменты в тексте, которые мне показались неслучайными. О принесении Младенца Исуса в храм говорится, что Он был возведен Материею Своею и мнимым отцом Иосифом в Иерусалим. Написано (ст.22): «они возвели…»[3] (’ανήγαγον). Славянский перевод, как правило, стремящийся почти до буквальности следовать древнегреческому тексту, в данном месте не так точен, и передает: вознесоста (т.е. вознесли). Это, конечно, и понятно, - ведь Младенцу всего только сорок дней от роду, и ни ходить, ни стоять на ножках Он пока еще не может. А вот про предписанные в законе жертвы, приносимые родителями нового члена народа Израиль по окончании дней их «очищения», сказано (ст.24), что Иосиф и Мария дали жертву. Дословно с греческого: του δουναι θυσίαν. Лучше всего это место передает славянский текст: «еже дати жертву»[4]. Итак, в отношении Младенца Евангелие говорит – «возведение», или «вознесение», а в отношении причитающейся по этому поводу жертвы – лишь «дань», или, иными словами, «приданое». Затем, несколько далее (ст.27) говорится о старце Симеоне, - что, когда Мария и Иосиф ввели Дитя во святилище, тот принял Младенца на руки. Славянский перевод: въведоста. Таким образом, в отношении Младенца Исуса Евангелие содержит слов а: введение, возведение, вознесение (заметим, что об этом интереснейшем факте невозможно узнать из известных переводов на современный русский язык)[5]. Особенно, конечно, яркой и даже поразительной выглядит славянская интерпретация: вознесение. Мы не можем пройти мимо этой интерпретации, пускай даже она не буквально повторяет подлинник; итак, многое говорит за то, что славянским переводом в синтезе с греческим оригиналом нам дано увидеть силу этих евангельских слов: быть «возведенной» или «вознесенной» может только жертва на жертвенник. Сам Господь через Евангелие по Иоанну говорит: «Когда вознесете (’υψόω) Сына Человеческого, тогда познаете, что Аз Есмь» (’εγώ είμι ) ( Ин.8,28), и говорит это о Голгофе как об истинном, духовном откровении Имени Всевышнего, того Имени, которое «буквой» записано по-еврейски в виде «тетраграммы»[6]. Или, в другом месте: «Когда вознесен (ύψόω ) буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин.12,32), - а здесь Благовестие призывает нас к целостному вѝдению пасхального Таинства, исполняющегося во «взятии» Исуса на небо и проявлении Святого Духа, причем тут же говорится о спасении всех. Последний момент – спасение всех – очень важен для нашего исследования, ибо мы увидим, что служба Сретению, как и весь рождественско-богоявленский цикл, наследующий изначально-цельное апостольское, пасхальное видение спасения, идею универсальности и полноты спасения имеет в себе в качестве своей внутренней закономерности.  Итак, - вернемся к проступившему перед нами в евангельском тексте образу жертвенника и жертвы, - что же мы видим? Исконно жертвоприношение у всех народов составляло важнейшую часть культа. Древнейший и универсальный образ ритуала: приношение возносится на жертвенник, и дым благоухания – «кадило» - восходит к небу, а участники ритуала становятся причастниками жертвы и, вместе с тем – даров неба; в этом символе, как в каком-то намеке, «прообразовательно» явлена таинственная связь человека со «сверхчеловеческим», с абсолютным Первоначалом [5.364-365,429,],[6.196]. Тайна этой связи, сама Связь, и Само Первоначало – Христос.  Поэтому мы, имея в виду отмеченные в Лк.2 слова, вправе истолковать их как указание самого евангелиста на то, что Чадо Марии – а не, в данном случае, горлицы или птенцы голубей - и есть истинная Жертва.

Евреям могло казаться, что Исус из Назарета в данный момент посвящается Богу точно так же, как и любой первенец мужского пола – израильтянин. Но рассказ Луки, описывающий это посвящение, никогда бы не появился, если бы не было справедливым следующее: каждый посвященный, или освященный Богу в Израиле, и сам «институт» освящения в Израиле, и вся многовековая практика этого освящения были возможны только в провиденциальном контексте чего-то абсолютно целого, частью которого было освящение Израиля; Целого, объемлющего прошлое и будущее. Этим Целым является превечное Домостроительство универсальной Жертвы – Сына Марии. Словами о принадлежности нового члена народа Израиль Богу символически преподается истина о такой принадлежности Богу, которая является самой сутью мироздания, но которая «исторически», «до Христа», была неведома миру (забыта миром) и во Христе открыта миру – как Жертва, ставшая для мира Пасхальным Таинством вечной радости и вечной жизни. Эту Пасху, - утверждает Евангелие устами Симеона, - не ведая о Ней, ждало всё человечество:

“ Вот, - говорит старец, - увидели очи мои Спасение Твое, которое Ты уготовал перед лицом всех людей,

Свет в откровение народам

и Славу людей Твоих, Израиля.”

Эти слова сретенского евангелия соотносятся со словами о Христе как о «Чаянии народов», звучавшими на службе Рождества Христова[7].

“Чтό на свете радостнее встречи, «сретенья» с тем, кого любишь? Действительно, жизнь есть ожидание. Но тогда не символ ли это высокого и прекрасного ожидания, не символ ли это длинной человеческой жизни, - этот старец, всю жизнь ожидавший такого света, который озарил бы всё, такой радости, которая всё наполнила бы собою?” [21.140]. Этот старец есть символ не только одной человеческой жизни – он символ всей «длинной» мировой истории, которая есть ожидание явления Смысла и Предназначения мира, - Того, для Кого и в Ком мир создан. И если «нет ничего радостнее встречи с тем, кого любишь», то, - максимально расширяя эту мысль, - для всего мира, для всей твари нет большей радости и большего счастья, чем встреча с от века Любимым, с Тем, Кого, не зная, чтили все народы (ср. Деян.17,23), с Самой Любовью Божией – Христом. В сретенском Евангелии на литургии поистине явлено, каким чтением должна предваряться Евхаристия.

Христос есть Свет и Откровение народам. Если сказано о народах, то подразумеваются все народы, вся совокупность их, малых и великих, обитающих на планете Земля. Ничто не мешает нам расширить, или раскрыть, библейское понятие народов, чтобы оно обнимало не только «народы-этносы» по генетическому или расовому признаку, но и цивилизации и культуры, - всё человечество во всем его генетическом, культурном, духовном многобразии. И, помня о том, что евангельское видение полноты человечества неотделимо от видения тех, из кого состоит человечество, т.е. видеть отдельных, уникальных человеков, каждый из которых уникальная, единственная и неповторимая личность, - мы яснее увидим универсальный и всеобъемлющий смысл евангельских слов, выраженных в данном случае Симеоном. Евангелие говорит об освящении Богу во Христе всего человечества и каждого человека.

Но Христос для всего мира явился не просто спасением. Он – «соблазн» и «безумие» для всего падшего мира. Голгофа – Откровение Имени Всевышнего, но она и «последнее слово» падшего мира в адрес Бога, и это «слово» - проклятие, которое от лица всего мира произнес Израиль. Симеон прозревает падение Израиля и конец мира в факте явления Сына Марии, Который окажется для Израиля – и, соответственно, мира - подобен некоему страшному символу, по поводу которого настанут между людьми вражда и разделение. «Лежит» в храме Младенец на руках Иосифа, Марии, Симеона. Лежит «на Сионе» Камень, положенный Самим YHWH, лежит в самом основании (см. Ис. 28,16), как непоколебимая сверхтвердая скала и Центр мира. Он же – и «глава угла», или «замок свода», «замковый камень», венчающий весь дом. И, если учесть, что истина выражается через «обратную перспективу», то станет понятным и следующее: «замковый камень», будучи вершиной свода, вершиной купола и «полюсом» дома, есть не только «цель», но и «причина» дома, его истинный источник и основание. И этот Камень «отвергли строители» (см. Пс.117,22), ибо он был для них «камнем претыкания», причиной падения и крушения (см. Ис.8, 14-15). «Строители» - это первосвященники иудеев, народа, который, по ветхозаветному Писанию и в согласии с самосознанием самого «богоизбранного народа», призван вести за собою мир, «строить» его к познанию Бога (познанию, конечно, в их, иудеев, понимании). Полагая, что ведет мир к познанию Бога, Израиль не может принять Саму Истину Бога. Спасение мира открывается парадоксом падения «вождя мира». Мы оказываемся перед непостижимой Тайной Промысла Божия.

 

* * *

 

Теперь приступим к рассмотрению ветхозаветных чтений Сретения, которые можно назвать «сателлитами» новозаветных текстов праздника. Конкретнее, нас интересуют три паримьи сретенской вечерни. И сразу надо заметить: они тоже – пророческими словами – свидетельствуют об освящении-посвящении во Христе всего человечества Богу, о Христе как Благословении Отца.

Первая паримья представляет собой собрание воедино нескольких отрывков из ветхозаветных книг, - соответственно, Исх.12,51; 13,1-3,10-12,14-16; Лев.12,1-4,6,8; Числ.8,15-17:

Сказал Господь к Моисею в день тот, в который Он вывел сынов Израиля от земли Египта, говоря:

«Освяти Мне каждого первенца, перворожденного, раскрывшего утробу, в сынах Израиля».

И пошел Моисей, и собрал всех людей, и сказал:

“Помните этот день, в который вы вышли из земли Египта, из дома рабства, - ибо в руке крепкой Господь вывел нас сюда, - и сохраните закон Его.

- И будет: когда вопросит тебя после этого сын твой, говоря: «Что это?», скажешь ему, что: «В руке крепкой увел нас Господь от земли египетской, от дома рабства. Когда стал жестоким фараон, чтобы не отпустить нас [8], убил Господь каждого перворожденного в земле египетской, от первенцев человека даже до первородных скота. Поэтому я приношу в жертву Господу всякого, первым выходящего из матки, всех первенцев мужского пола, а всякого от первенцев сынов моих - выкупаю».

- И будет ( это ) в знамение непоколебимое перед глазами твоими. Ибо так говорит Господь Бог Вседержитель, – что «Перворожденного от сынов Моих искуплю, и будет в Знамение непоколебимое пред очами твоими». Ибо так говорит Господь Бог: «Первородных твоих отдавай Мне».

- И будет: как родится младенец мужского пола, в день восьмой обрежете ему плоть «крайним обрезанием»; и тридцать три дня не войдет он в святилище Бога, к священнику, доколе не исполнятся дни очищения. И после этого принесешь Господу ягненка однолетнего, без порока, во всесожжение, и птенцов голубя и (птенцов) горлицы, при входе в скинию Свидетельства, к священнику. Или, вместо них, принесет пред Господа два птенца голубя или два – горлицы. И помолится о нем священник.

- «Ибо отдавание отдаваний они суть Мне от всех сынов Израиля. Я принял их и освятил их Себе вместо первенцев Египта, в день, в который Я поразил всех первенцев в земле египетской, от человека до скота», - говорит Бог Вышний, Святой Израиля”.

Собранные воедино из разных мест, даже разных книг «Пятикнижия Моисеева», эти отрывки практически представляют собою одну «прямую речь», как если бы сам Моисей произнес ее. Лучшим объяснением этой интересной особенности паримьи будут, несомненно, слова Господа, о которых свидетельствует св. апостол Иоанн Богослов: «Если бы вы верили Моисею, вы верили бы Мне, ибо обо Мне тот написал» (Ин.5,46). «Написавший» о Христе Моисей, согласно паримье, собирает народ и взывает к нему, чтобы помнили день Исхода,… тот день. Сказал Господь Моисею: «Освяти Мне первенцев». Начало освящению – Исход и открывающаяся за ним духовная перспектива.

Здесь не лишним будет напомнить, что иудейская традиция, - с которой вполне справедливо, с научной точки зрения, соглашаются современные переводчики, - утверждает, что главной темой Пятикнижия, если говорить о его структуре и месте в контексте древних культур Ближнего Востока, является «договор»[9] между Богом и сынами Израиля, по подобию политического соглашения паритетных и внешних друг другу сторон, - а не Исход народа Божия из Египта [4]. Причем, часто утверждается, что христиане сместили акцент в сторону Исхода. Не отрицая ценности замечания со стороны ученых-библеистов, специалистов по «букве» Писания, заметим: не сместила Церковь дисгармонично акцент в сторону одного из двух «моментов» Писания, рядоположенных друг другу, а напротив, - увидела в Писании то, на что сверх текста, со всей его структурой и местом в контексте ближневосточнеых культур, указывает Дух Святой через «Моисея и пророков»: открытость и непрестанное обновление веры, - чего всегдашним сопутствием является Исход с его чудесами, - открытость веры к безначальности и бесконечности Царства Божия, к тому, в чем «договор» («книга распустная») упразднен, а торжествует – сыновство, свобода славы чад Божиих. И Синай, с каменными скрижалями закона, в согласии с церковным взглядом, понимается не как паритетный или квазипаритетный «договор», а как начало каких-то особо глубоких отношений Бога и человека, - мы их называем Заветом, - когда человек входит в «Божественный мрак» Таинства Богообщения, как, по святоотеческому толкованию, Моисей на горе Хорив. Это «начало» станет в новозаветной реальности органичной «частью целого», как покровенное лицо Моисея станет «частью» сияния Славы Божией, засвидетельствованного в Павловых посланиях и Евангелиях. Конечно, обнаружить такое чудо, как Моисеев хоривский Опыт, «частью целого» можно лишь в свете этого  Целого. Целое же – Христос: “Вы – сыновья пророков и Завета, которым завещал Бог к отцам вашим, глаголющий к Аврааму: «И в семени твоем возблагословятся все отцовства земли». Вам первым Бог, воздвигнувший Отрока Своего Исуса, послал Его, благословляющего вас в отвращении каждого из вас от злоб ваших” (Деян.3,25-26). Но точно так же как в свете Целого выявляется «Завет» вместо «договора», в свете Целого же, как «часть целого», выявляется и глубокий смысл связи Исхода («Завета») и первенцев, а при ближайшем рассмотрении – смысл связи Исхода и первенцев египетских, в чем также можно видеть вдохновенно-тайнозрительный подход составителей службы Сретению к тексту Писания. Действительно, заметим: текст Числ.8,15-17, составляющий «матрицу» последних фраз нашей паримьи, не говорит, в отличие от самой паримьи,  прямо о том, что «отдавание отдаваний» посвящено Богу вместо первенцев Египта. Восьмая глава Книги Чисел говорит прямо о посвящении левитов – сынов Аарона – вместо первенцев Израиля, а не Египта. Именно они, левиты, по Числ.8, и есть «отдавание отдаваний» Богу во всех сынах Израиля. То есть: первенцы первенцев. Это «отдавание отдаваний» принадлежит YHWH в качестве «первой» части всех первенцев от сынов Израиля, поэтому в Писании сказано: «отдавание отдаваний они Мне суть от среды сынов Израиля; Я принял их вместо отверзающих всякую утробу от сынов Израиля. Ибо Мне - всякий первенец от сынов Израиля, от человека до скота; Я освятил их Себе в день, в который убил всякого первенца в земле египетской» (Числ. 8,15-17). Египет, как видим, лишь косвенно фигурирует в этой фразе. Бог Сам «освящает Себе» жрецов, избирая из левитов - потомков Левия - Аарона и его детей, которые в контексте ветхозаветного культа являются священниками Богу, а потому и «первенцами первенцев» среди Израиля. О первенцах египетских сказано лишь в конце, как о том, что «само собою разумеется» и не требует внимания: ведь был же Исход, а перед Исходом «праведным судом Бога Израилева» были уничтожены египетские младенцы… Но то, о чем едва упомянуто в Писании (что египетские младенцы имеют какую-то жертвенно-мистическую значимость в судьбе Израиля), прямо утверждается в нашей паримье: некое «отдавание отдаваний» (которым в Писании названы левиты) в сынах Израиля отдается Богу не столько вместо первенцев Израиля, сколько вместо первенцев Египта, - именно вместо них. Неисповедимыми путями Божественного Промышления Египет принес человеческие жертвы Единому Богу. Паримья (совершенно явно и открыто, в отличие от ветхозаветного текста) дает возможность утверждать, что эти жертвы причастны Единой Жертве жертв – Христу. Если бы евреи верили Моисею, то они верили бы Спасителю, ибо Моисей писал о Нем. Заключительные слова первой сретенской паримьи указывают на то, что, поверив Моисею, они поверили бы той истине, открываемой Благой вестью, что «не иудеев Бог только, но и - языков» (см. Рим.3,29) и что Богу во Христе освящено всё человечество.

Первая паримья Сретения заканчивается творчески переосмысленной цитатой Числ.8,15-17, в оригинале представляющей собою отрывок из законоустроения Торы относительно левитского священства, - и это не случайно. Левиты, служители ветхозаветного святилища – единственное из колен потомков Иакова, у которого не было надела земли в Ханаане, ибо сказал YHWH Аарону: «Аз есмь часть твоя и удел твой среди сынов Израиля» (Числ.18,20). “В Ветхом Завете Господь был уделом одного колена Израилева. (…). Весь Израиль – народ Божий, народ удела, но это лишь сень нового Израиля, где настоящее и будущее еще слиты (…). В настоящем и собственном смысле только одно Левиино колено имеет уделом Бога (…). Если весь народ Израиля выделен из всех народов, то Левиино колено выделено из всех остальных колен и поставлено вне всего народа и над ним, т.к. ему одному принадлежит священство. В Новом Завете весь народ составляет священство, а потому никакая часть в нем не может быть отделена от остального народа. В Новом Завете исполнилось ветхозаветное пророчество: весь народ, а не часть только, служит во имя Господа. Весь новозаветный народ – клир Божий, и каждый в нем – клирик. Как при разделе обетованной земли Левиино колено не получило надела, так и члены Церкви на земле не имеют постоянного града, но грядущего взыскуют (Евр.13,14). Имея уделом служение Богу, христиане Ему отданы, Ему одному принадлежат. В Ветхом Завете левиты были частью Бога на земле и Его наследием (…), а в Новом Завете весь народ Божий отдан Богу. «Вы же Христовы, а Христос – Божий» (1Кор.3,23). Христиане, как члены Церкви, - Христовы, а через Него они – Божьи” [3.36-37]. Таким образом, истинное «отдавание отдаваний» YHWH, народ, который Бог «создал и освятил Себе Сам», – это Церковь, которая раньше вообще была «не народом», ибо собрана, созвана из всех народов Земли, бывших «вне закона». Вот поэтому-то в первой паримье Сретения стоит: «отдавание отдаваний вместо первенцев египетских». Огромное людское море, в котором горстка детей Авраама затерялась бы бесследно, не знало закона Моисеева. Но «под грехом были все, как язычник, так и иудей» (ср. Рим.3,9). Точно так же и иудей, и язычник «оправдываемы даром, Божией Благодатию, Искуплением, которое во Христе Исусе, Которого Бог предуставил Умилостивительной Жертвой, через веру, в Крови Его, в Явление Правды Своей» (Рим.3,24-25). Ведь может Бог и из камней воздвигнуть детей Аврааму (см. Мф. 3,9). Бог всемогущ, и тот, кому уготовано познать Его в Духе и Истине – обретают истинную свободу. И Моисей в паримье говорит: помните день Исхода, чудесный день Освобождения. Эта память есть не просто «воспоминание исторического события» усилием человеческой воли, а непрестанное присутствие чуда в человеческой жизни в силу его – чуда - неотмирной и вечной, Божественной природы[10], непрестающая жизнь в чуде свободы Христовой. Моисей с таким призывом мог бы обратиться только к сердцам детей и младенцев, знающих, что Бог есть Всесильный Отец, Которому всё возможно. Т.е. – обратиться к вере (и тогда – Благодать), а не к расчету (и тогда – «договор»). Чудный свет Царства Отца познается лишь детской верой чад Его. Чадами Бога, носителями детского доверия к Отцу, явится, по непостижимым путям Промысла Отца, всё множество людей.

После сказанного самое время отметить еще один фрагмент нашей паримьи, слова: “Так говорит Господь Бог Вседержитель: «Перворожденного от сынов Моих искуплю, и будет в Знамение непоколебимое пред очами твоими»”. К стихам Исх.13,15-16 в рассматриваемой паримье добавлен их видоизмененный аналог (см. выше) со словами: «так говорит Господь Бог Вседержитель», которых нет в оригинале; и из уст Господа, - а не литературной персонификации члена народа Израиль, как в оригинале, - исходит в богослужебном тексте «прямая речь» о «перворожденном от сынов», - от сынов, стало быть, не просто Израиля, а – Божиих (поэтому я и написал «Перворожденный» с большой буквы, а также сделал различие между «выкупом» и «искуплением» в тексте паримьи). И тут еще есть один интересный момент. В Септуагинте стоит: «и будет в знамение на руке твоей, и неколебимо пред очами твоими», чему следует и славянская Библия. А в паримье просто: «и будет в знамение непоколебимое перед очами твоими». Несомненно, составители службы Сретению имели в виду, что речь должна идти о Перворожденном от сынов Божиих, и что искупление Его будет непоколебимым знамением. Конечно, этот Перворожденный – Христос. Он и есть Непоколебимое Знамение перед очами всех, – через Крест. Он же, как следует из евангельского чтения Сретения, - Знамение Пререкаемое (Лк.2,34). В этом свете как надо понимать «искупление» Его? Самым ожидаемым будет такое понимание, при котором искупление во Христе обретает каждый член «Тела Христова», Церкви первородных, написанных на небесах (см. Евр.12,23), становясь «сообразным» Ему, «Главе телу Церкви, Началу, Перворожденному из мертвых» (Кол.1,18). Но есть еще одно понимание, ни в чем не противоречащее только что отмеченному, а напротив, тесно с ним связанное и выявляющее его подлинную силу. «Я был юн и состарился – и не видел, что праведник оставлен, или – что дети его просят хлеба» (Пс.36,25). В мире «закона», понимаемого как аспект «договора» (см. выше) только «праведник» и не может быть «оставлен», и неоставленность его видна всем. Грешник же «ненавистен» Богу и «оставлен» Богом, - таков «закон». Но в свете Нового Завета становится видно, что «никакого совершения через закон» не может быть (см. Евр.7,19), ибо законом – только обличение меня как грешника, но не спасение (см. Рим.3,20). Спасение принадлежит Благодати, светом которой поглощен закон, о котором мы те