В разгар октября – оказался на море я

И бледное тело волною качает

Гляжу я на рыбок, гляжу я на чаек

На крабов, снующих, по дну, меж камней

И мне всё теплей и теплей

Внезапный, нежданный, шикарный подарок
судьбы - здесь застать ещё лета огарок
для жизни-то самое- самое место
да что там! – и в смерти тут душам не тесно
тем более - смерти и нет.
Не веришь? Напрасно, мой свет!

2

Сижу на крымском берегу

И как пломбир я таю

И не скучаю: как могу

Я вечность коротаю.

От ветра шум стоит в ушах
и над крутым обрывом
сонм душ летит, роясь, шурша
«мы жили, жили, живы…»

Пусть мир меняется, а всё ж

Мы, как-то, в вечность вхожи

И ты, конечно, не умрёшь.
И я, конечно, тоже.

 

 

                ***

Ночь в русском городе на севере. Зима.
Желтеют фонари и снег под ними
на улицах безлюдно, как в пустыне
и не окошка не горит в домах

Всё словно вымерло. А ты один и мал
Настолько мал, в огромном мире ночью
что ты не можешь спать, не зная точно
Ни кто ты есть, ни как сюда попал

 

 

***

Слов в языке - словно звёзд – не счесть
Слово – бывает, как Дар, как Весть
Молния - Слово, Слово – Удар поддых
Слово – как Песня, или, хотя бы – Стих

Слово способно путь осветить, согреть
Жизнь вернуть, или направить в Смерть

Слово – бывает, как шум, как лязг, как скрип
Звон колокольный, или скрипичный всхлип

А у меня кончились все слова
Пуста голова, да и душа едва
Теплится в теле, сжалась комком внутри
Словно фонарь, тусклым огнём горит

Может быть – старость, может, немея, так
Души нисходят, свет потеряв, во мрак

                                      Собаковолк

                            И возникло вдруг из мрака:
                            То ли волк, то ли собака.

По прошествии годов

К встрече этой я готов.

Девяносто третий год,

Молод я, спесив и горд.

У меня была жена,

И красива, и нежна,

Но, случилось как-то в осень,

Я жену не то, чтоб бросил,

Просто бросился опять –

Ту Москву я покорять,

Жизни вывернув сустав,

В чём, возможно, был не прав.

Впрочем, что гадать теперь?

Нет находок без потерь.

Так в преддверии весны

Я остался без жены

И ушел в глухой запой,

И читал, что под рукой

Оказалось. Книги, книги…

Хармс, Олейников и Пригов,

Бродский. И совсем был нов

Некто Саша Соколов.

Книжка желтая, как осень,

И потёртая слегка,

Что купил я, тыщ за восемь,

На Калининском с лотка.

Кто-то сдал её, наверно,

В час тяжёлый, в трудный час,

Когда лопаются нервы

И похмелье душит нас.

В общем, бес его попутал

До того тому «кому-то»

Кто-то надпись сделал в ней:
«Живи – долго. Много – пей»

Водка – пиво - димедро…

Ночь. Пустой вагон метро.

Я один в вагоне том

Мчусь по жизни напролом

В темноту и пустоту

И читаю книгу ту.

И мелькают на страницах

Вереницей – тени, лица

Обитателей романа,

Пропадающих и пьяных.

Кто я им? Кто мне – они,

Эти призрачные братцы?

Мы сроднились в эти дни,

Чтобы после разбежаться…

Был у них поэт – Запойный.

Он, поди, давно покойник

Он покинул свой Валдай

И попал… конечно, в рай?

Или в ад? – не знаю я!

Мне, ей-Богу, неизвестно,

Как зовётся это место –

Место Инобытия!

Непосильная задача

Это место обозначить.

Всё – не наше, всё – другое.

Воли нет там. Нет покоя.

(Если там и есть покой.

То совсем - совсем другой).

Пейзаж - почти как наш,

Зазеркалье это будто.

Тонет в сумерках пейзаж.

То ли вечер, то ли утро…?

Нет, скорее, всё же вечер…

Зимний вечер. Но не суть…

Что гадать? - В запасе – вечность!

Разберёшься как-нибудь,

Коль попал сюда надолго…

И, встречая твой приход,

Тень собаки… или волка….

Чёрной вспышкой промелькнёт.

2

Запойный шлёт эпистолу в ЖЖ:

Я в Тартаре, на вечном ПМЖ

(Прости за каламбур, мой друг, но в общем,

Чем и не жизнь? Хотя бы и вне тел

Мы пребываем? На такой удел

Уже не ропщем;

А что роптать? – хоть нет вещей «вообще»,

В том смысле, как о вас…. Но всё же… всё же

Нас окружают образы вещей

И потому миры наши – похожи,

Да так, что грань стирается порой.

И о себе ты мнишь, что ты - живой).

Холодный зимний сумрак. Я устра –

Иваюсь около костра

Среди других, таких же бестелесных,

Тоскливый вой разносится над лесом:

Собаковолки воют на луну.

Ну-ну.

О прошлом я почти что память стёр,

Свои воспоминания – в костёр

Бросаю, вместо дров. Трещат поленья.

Потом, когда всё прогорит дотла

И по ветру развеется зола,

Наступит окончательно забвенье.

Забытый вами, я забуду вас.

Быть может, что пишу в последний раз,

Любезный друг! И сам не знаю толком,

Зачем пишу и выхожу на связь
Я, медленно, но, верно, становясь
Собаковолком.

              монолог

 

Императрица Анна любила стрелять ворон

Из окон собственного дворца

В Петербурге, каждый раз нанося урон

Нашему поголовью; но истребить до конца

Нас, может и не хотела (слава Богу, и не могла б,

если бы и хотела); мнящий себя царём,