Муниципальный этап всош по литературе – 2019/2020

МУНИЦИПАЛЬНЫЙ ЭТАП ВсОШ ПО ЛИТЕРАТУРЕ – 2019/2020

ЛИТЕРАТУРА И ТЕАТР

КЛАСС

АНАЛИТИЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ

Выберите поэтический ИЛИ прозаический текст и выполните его целостный анализ.

Прочитайте стихотворение Константина Бальмонта. Отсылки к каким произведениям зарубежной и русской литературы вы можете выделить? Какие смыслы заложены в названии стихотворения? Какова авторская позиция? Выполните целостный анализ произведения.

К. Бальмонт Кукольный театр

Я в кукольном театре. Предо мной,
Как тени от качающихся веток,
Исполненные прелестью двойной,

 

Меняются толпы марионеток.
Их каждый взгляд рассчитанно-правдив,
Их каждый шаг правдоподобно-меток.

 

Чувствительность проворством заменив,
Они полны немого обаянья,
Их modus operandi прозорлив.

 

Понявши все изящество молчанья,
Они играют в жизнь, в мечту, в любовь,
Без воплей, без стихов, и без вещанья,

 

Убитые, встают немедля вновь,
Так веселы и вместе с тем бездушны,
За родину не проливают кровь.

 

Художественным замыслам послушны,
Осуществляют формулы страстей,
К добру и злу, как боги, равнодушны.

 

Перед толпой зевающих людей,
Исполненных звериного веселья,
Смеется в каждой кукле Чародей.

 

Любовь людей — отравленное зелье,
Стремленья их — верченье колеса,
Их мудрость — тошнотворное похмелье.

 

Их мненья — лай рассерженного пса,
Заразная их дружба истерична,
Узка земля их, низки небеса.

 

А здесь — как все удобно и прилично,
Какая в смене смыслов быстрота,
Как жизнь и смерть мелькают гармонично!

 

Но что всего важнее, как черта,
Достойная быть правилом навеки,
Вся цель их действий — только красота.

 

Свободные от тягостной опеки
Того, чему мы все подчинены,
Безмолвные они «сверхчеловеки».

 

В волшебном царстве мертвой тишины
Один лишь голос высшего решенья
Бесстрастно истолковывает сны.

 

Все зримое — игра воображенья,
Различность многогранности одной,
В несчетный раз — повторность отраженья.

 

Смущенное жестокой тишиной,
Которой нет начала, нет предела,
Сознанье сны роняет пеленой.

Обман души, прикрытый тканью тела,
Картинный переменчивый туман,
Свободный жить — до грани передела.

 

Святой Антоний, Гамлет, Дон Жуан,
Макбет, Ромео, Фауст — привиденья,
Которым всем удел единый дан:—

 

Путями страсти, мысли, заблужденья,
Изображать бесчисленность идей,
Калейдоскоп цветистого хотенья.

 

Святой, мудрец, безумец, и злодей,
Равно должны играть в пределах клетки,
И представлять животных и людей.

 

Для кукол — куклы, все — марионетки,
Театр в театре, сложный сон во сне,
Мы с Дьяволом и Роком — однолетки.

 

И что же? Он, глядящий в тишине,
На то, что создал он в усладу зренья,
Он счастлив? Он блаженствует вполне?

 

Он полон блеска, смеха, и презренья?

                                                      1903

Прочитайте рассказ М. Зощенко «Актер». Как Вы понимаете название текста? К какому жанру относится данный текст? От чьего лица ведется повествование и почему? Какова авторская позиция? Выполните целостный анализ произведения.

Михаил Зощенко

Актер

Рассказ этот — истинное происшествие. Случилось в Астрахани. Рассказал мне об этом актёр-любитель.

Вот что он рассказал:

«Вот вы меня, граждане, спрашиваете, был ли я актёром? Ну, был. В театре играл. Прикасался к этому искусству. А только ерунда. Ничего в этом нет выдающего.

Конечно, если подумать глубже, то в этом искусстве много хорошего.

Скажем, выйдешь на сцену, а публика смотрит. А средь публики — знакомые, родственники со стороны жены, граждане с дому. Глядишь — подмигивают с партеру — дескать, не робей, Вася, дуй до горы. А ты, значит, им знаки делаешь — дескать, оставьте беспокоиться, граждане. Знаем. Сами с усами.

Но если подумать глубже, то ничего в этой профессии нету хорошего. Крови больше испортишь.

Вот раз ставили мы пьесу «Кто виноват». Из прежней жизни. Очень это сильная пьеса. Там, значит, в одном акте грабители купца грабят на глазах у публики. Очень натурально выходит. Купец, значит, кричит, ногами отбивается. А его грабят. Жуткая пьеса.

Так вот, поставили эту пьесу.

А перед самым спектаклем один любитель, который купца играл, выпил. И в жаре до того его, бродягу, растрясло, что, видим, не может роль купца вести. И, как выйдет к рампе, так нарочно электрические лампочки ногой давит.

Режиссер Иван Палыч мне говорит:

— Не придётся,— говорит,— во втором акте его выпущать. Передавит, сукин сын, все лампочки. Может,— говорит,— ты заместо его сыграешь. Публика дура — не поймёт.

Я говорю:

— Я, граждане, не могу,— говорю,— к рампе выйти. Не просите. Я,— говорю,— сейчас два арбуза съел. Неважно соображаю.

А он говорит:

— Выручай, браток. Хоть на одно действие. Может, тот артист после очухается. Не срывай,— говорит,— просветительной работы.

Всё-таки упросили. Вышел я к рампе.

И вышел по ходу пьесы, как есть, в своём пиджаке, в брюках. Только что бородёнку чужую приклеил. И вышел. А публика, хотя и дура, а враз узнала меня.

— А,— говорят,— Вася вышедши! Не робей, дескать, дуй до горы...

Я говорю:

— Робеть, граждане, не приходится — раз,— говорю,— критический момент. Артист,— говорю,— сильно под мухой и не может к рампе выйтить. Блюёт.

Начали действие.

Играю я в действии купца. Кричу, значит, ногами от грабителей отбиваюсь. И чувствую, будто кто-то из любителей действительно мне в карман лезет.

Запахнул я пиджачок. В сторону от артистов.

Отбиваюсь от них. Прямо по роже бью. Ей-богу!

— Не подходите,— говорю,— сволочи, честью прошу.

А те по ходу пьесы это наседают и наседают. Вынули у меня бумажник (восемнадцать червонцев) и к часам прутся.

Я кричу не своим голосом:

— Караул, дескать, граждане, всерьёз грабят.

А от этого полный эффект получается. Публика-дура в восхищении в ладоши бьёт. Кричит:

— Давай, Вася, давай. Отбивайся, милый. Крой их, дьяволов, по башкам.

Я кричу:

— Не помогает, братцы!

И сам стегаю прямо по головам.

Вижу — один любитель кровью исходит, а другие, подлецы, в раж вошли и наседают.

— Братцы,— кричу,— да что ж это? За какое самое это страдать-то приходится?

Режиссёр тут с кулис высовывается.

— Молодец,— говорит,— Вася. Чудно,— говорит,— рольку ведёшь. Давай дальше.

Вижу — крики не помогают. Потому, чего ни крикнешь — всё прямо по ходу пьесы ложится.

Встал я на колени.

— Братцы,— говорю.— Режиссёр,— говорю,— Иван Палыч. Не могу больше! Спущайте занавеску. Последнее,— говорю,— сбереженье всерьёз прут!

Тут многие театральные спецы — видят, не по пьесе слова — из кулис выходят. Суфлёр, спасибо, из будки наружу вылезает.

— Кажись,— говорит,— граждане, действительно у купца бумажник свистнули.

Дали занавес. Воды мне в ковшике принесли. Напоили.

— Братцы,— говорю.— Режиссёр,— говорю,— Иван Палыч. Да что ж это,— говорю.— По ходу,— говорю,— пьесы ктой-то бумажник у меня вынул.

Ну, устроили обыск у любителей. А только денег не нашли. А пустой бумажник кто-то в кусты кинул.

Деньги так и сгинули. Как сгорели.

Вы говорите — искусство? Знаем! Играли!»

1925

Modus operandi — лат., образ действия

Методические рекомендации

Михаил Зощенко «Актер».

Необходимо обратить внимание на усложнение сказовой формой повествования, когда позиция рассказчика-повествователя и автора не тождественны. Играют не только персонажи, но и сам автор, меняющий маски персонажей-рассказчиков и выполняющий триединые функции актера в маске рассказчика, наблюдателя-зрителя, вместе с читателем следящего за происходящим и режиссера –создателя этого мира. Маски автора – это окружающие писателя люди, которых он встречал на базарных площадях, в трамваях, пивных… За голосами персонажей, за голосом «подставного» рассказчика слышится голос самого автора, никогда не забывающего о маскарадности, «ряжености» происходящего. Сцена (или, вернее, образ сцены) в мире Зощенко – это те подмостки, тот пьедестал, встав на который «маленький человек» – традиционный герой русской литературы – вглядывается, осваивается, входит в общение с большим миром. Вместе с тем, сцена – это и те подмостки, на которых герои испытываются.

В первых фразах рассказа возникает фигура рассказчика, который пересказывает историю, услышанную им от героя. Таким образом, возникает структура «рассказа в рассказе», которая, впрочем, только намечена, но никак не реализована в тексте. Более точное определение подобного приема - "чужой рассказ". Следует также обратить внимание на понятие «речевой маски». Объектом иронии в рассказах Михаила Зощенко часто выступает не только описываемая реальность, но, прежде всего, сам рассказ, сама наррация. На сцене мира оказывается герой, не владеющий книжной культурой и далекий от литературной нормы. Разрушение привычного языка происходит на всех уровнях художественной речи (лексика, грамматика, синтаксис…). Герои зощенковских рассказов даже не подозревают, что существует определенные языковые законы, которые каждый из них нарушает на каждом шагу. Нарушение привычной языковой нормы становится нормой в мире, изображаемом Михаилом Зощенко. Грубый, неоформленный язык – зеркало той реальности, которую он описывает.

В рассказе использован прием двойной оптики. События, разворачивающиеся на сцене, увидены с нескольких точек зрения. 1) Точка зрения самого героя – Васи, забывшего о роли и пытающегося отбиться от грабителей. 2) Точка зрения режиссера Ивана Палыча, который видит в происходящем «чудную» игру. 3) Точка зрителей толпы, восторженно поддерживающей зрелище. 

 На примере театральной истории Зощенко показывает постреволюционную реальность, в которой стерты привычные представления и жизни. В рассказе нейтрализована граница театр/мир. Во-первых, исчезает понятие профессионального театра – в новом театре играют случайные люди. Во-вторых, театральная сцена становится местом не условного действия, а «истинного происшествия». В третьих, зрители сопереживают не актерам, играющим героев пьесы, а своим знакомым. Если предшествующая культура видела в театральности один из принципов организации бытия («Весь мир – театр»), то в новой советской культуре театр не способен защитить себя от надвигающейся реальности. В отличие от блоковского «Балаганчика», где герои истекают «клюквенным соком», зощенковские персонажи «исходят» настоящей кровью. Человек у Зощенко оказывается частицей огромного, неустроенного мира, вовлеченным в круговорот событий. Мнимый актер Вася не в состоянии противостоять возникшей ситуации, он обречен играть роль. Сцена оказывается подобием жизни, в которой человек также ничего не решает.

Таким образом, зощенковский театр – это олицетворение «перевернутой реальности», где люди вынуждены играть навязанные им роли.

 

                                                                                                                            

ТВОРЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ

Перед Вами два варианта оформления спектакля по пьесе А.П. Чехова «Вишневый сад».

1. В чем сходства и отличия предложенных художниками вариантов?

МУНИЦИПАЛЬНЫЙ ЭТАП ВсОШ ПО ЛИТЕРАТУРЕ – 2019/2020

ЛИТЕРАТУРА И ТЕАТР

КЛАСС

АНАЛИТИЧЕСКОЕ ЗАДАНИЕ