Рассмеялась звонким, рассыпчатым смехом. - Что же вы не кушаете?

Кушайте хлеб. Не стесняйтесь, у меня еще есть. Это вчерашний, а

Сегодняшний я еще не получала. - Улыбаясь, она придвинула ему

Фаянсовую дощечку с тоненькими лепестками хлеба, нарезанного, как сыр.

- Да кушайте, кушайте, чудак, а то охмелеете, что с вами будет?

Алексей отодвинул от себя дощечку с лепестками хлеба, глянул Анюте

Прямо в зеленоватые ее глаза и на ее маленький, пухлый, с яркими

Губами рот.

- А что бы вы сделали, если бы я вас сейчас поцеловал? - спросил он

Глухим голосом.

Она испуганно глянула на него, сразу, должно быть, отрезвев, даже

Не гневно, нет, а изучающе и разочарованно, как человек смотрит на

Осколок битого стекла, который минуту назад издали сверкал и мнился

Ему драгоценным камнем.

- Вероятно, выгнала бы вас и написала бы Грише, что он плохо

Разбирается в людях, - холодно сказала она, вновь настойчиво подвигая

Ему хлеб. - Закусите, вы пьяны.

Мересьев просиял:

- Вот это правильно, вот за это спасибо вам, умница! От всей

Красной Армии спасибо! Я напишу Грише, что он хорошо, он здорово

Разбирается в людях.

Они проболтали часов до трех, пока пыльные сверкающие столбы,

Пронизавшие комнату наискосок, не стали забираться на стену. Пора было

На поезд. С какой-то грустью Алексей встал с удобного зеленого кресла,

Унося на френче обрывок мочала. Анюта пошла его провожать. Они шли под

руку, и, отдохнув, ступал он так уверенно, что девушке подумалось:

Полно, так ли, не шутил ли Гриша, говоря, что у приятеля нет ног?

Анюта рассказывала Алексею об эвакуационном госпитале, где она вместе

С другими медичками работала теперь по сортировке раненых, о том, как

Им сейчас трудно, потому что с юга каждый день прибывает по нескольку

Эшелонов, и о том, какие эти раненые чудесные люди, как стойко

Переносят они страдания. Вдруг на полуфразе она перебила себя и

спросила:

- А вы серьезно сказали, что Гриша отращивает бороду? - Она

Помолчала, задумалась, потом тихо прибавила: - Я все поняла. Скажу вам

Честно, как папе: ведь действительно сначала тяжело смотреть на эти

Его шрамы. Нет, не тяжело - это не то слово, а немножко страшно, что

ли... нет, и не страшно, это тоже не то... Я не знаю, как сказать. Вы

меня поняли? Это, может быть, нехорошо... Что сделаешь! Но бежать,

бежать от меня - чудак, господи, какой страшный чудак! Если будете ему

Писать, напишите, что он меня очень, ну, очень этим обидел.

Огромное помещение вокзала было почти пусто. Наполняли его военные,

То деловито спешившие, то молча сидевшие у стен на скамейках, на своих

Мешках, на корточках и на полу, озабоченные, хмурые, точно занятые

Какой-то одной общей мыслью. Когда-то по этой дороге осуществлялась

Основная связь с Западной Европой. Теперь путь на Запад был перерублен

Врагом километрах в восьмидесяти от Москвы, и по слепому короткому

Отростку шло пригородное сообщение. Ходили только фронтовые составы,

На которых военные люди часа за два добирались из столицы прямо до

Вторых эшелонов своих дивизий, державших здесь оборону, да из поездов

Электрички каждые полчаса высыпали на платформу толпы рабочих, живших

В пригородах, крестьянок с молоком, ягодами, грибами и овощами. Их

Шумная волна на мгновение заливала вокзальное помещение, но сейчас же

Выплескивалась на площадь, и вновь на вокзале оставались одни

Фронтовики.

В центральном зале висела большая, до самого потолка, карта

Советско-германского фронта. Девушка в военном, толстощекая и румяная,

Стоя на лесенке-стремянке, держа в руке газету со свежей сводкой

Совинформбюро, перекалывала на карте булавками шнурок, отмечающий

Линию фронта.

В нижней части карты шнурок резко, углом перемещался вправо. Немцы

Наступали на юге. Они прорвались в изюм-барвенковские ворота. Фронт их

Шестой армии, тупым клином вдававшийся в глубь страны, уже тянулся к

Голубой жиле донской излучины. Девушка переколола шнурок вплотную к

Дону. Совсем рядом толстой артерией извивалась Волга с крупным кружком

Сталинграда и маленькой точкой Камышина над ним. Было ясно, что

Вражеский клин, прилипший к Дону, тянется к этой основной водной

Артерии и уже близок от нее и от исторического города. Большая толпа,

Над которой возвышалась девушка на стремянке, в подавленном молчании

Смотрела на ее пухлые руки, перекалывающие булавки.

- Прет, собака... Гляди, как прет! - сокрушенно подумал вслух

Молодой солдат, обливавшийся потом  в еще не обмявшейся новенькой