ДАЛЕЕ В Этом разделе – форма таблицы :на отдельных четырёх файлах

Луговцев 1, 2, 3, 4

IV

CLINAMEN

(венок сонетов)

С.А. Луговцеву

Магистрал

 

Нагряну! Налечу! Ворвусь! Нахлыну!

Я отрицаю нудную муштру –

Я не люблю тупую дисциплину:

Унылую схематику сотру.

 

Не всуе ль верим в строгую причину?

Мне шалая случайность по нутру.

Шаблоны ваши! Иго их отрину –

Все двери для свободы отопру.

 

Нечаянность! Она всему основа.

Непроизвольность! В ней мои истоки.

Не надо предписаний и программ.

 

Что ни возможность – искони рискова!

Беру у эволюции уроки,

В своём непослушании упрям.

 

 

Нагряну! Налечу! Ворвусь! Нахлыну!

Смету химеры ваши как самум.

Вы во Вселенной видите машину?

Живая ткань приходит мне на ум –

 

Лишь оком «Хаббла» пристально окину

Ночные бездны! Энтропия, шум –

Всё это есть. Но ладную картину

Я наблюдаю – хоть и наобум

 

Творился мир. Бросая року вызов,

Кто первым нам поведал про сlinamen?

У Эпикура главное беру.

 

Строг мой канон. А вырос из капризов!

Что эта плоскость без бугров и ямин?

Я отрицаю нудную муштру.

 

 

Я отрицаю нудную муштру.

Вот ровные шеренги. Всё тошнее

Их скукота! В провальную дыру

Тебя столкнут – и стянется на шее

 

Удавка. Самодержец! Что к утру

В душе созрело? Хочешь поскорее

Линейкой этой – право, не совру,

Дивясь твоей отчаянной затее –

 

Извилистые русские мозги

Сравнять, спрямить: всего ценней порядок!

Потом Ильич – я цепенею, стыну –

 

Пригрезил средь беспамятства и зги

Ландшафт коммуны: как он сер и гладок!

Я не люблю тупую дисциплину.

 

 

Я не люблю тупую дисциплину.

Как вырваться из гибельных оков –

И зримых, и незримых? Может, сгину,

Но выбор мой решительный таков:

 

Я о колено разломал рейсшину!

Глаза устали от прямых углов –

Подверженный досель тоске и сплину,

В рациональном славный град Петров

 

Искал гарант спокойствия и силы.

Декартовы к чему координаты

Перенимаем? Это не к добру.

 

Клянут заёмный стиль славянофилы:

Одни прямые! И одни квадраты.

Унылую схематику сотру.

 

 

Унылую схематику сотру –

Кто сходу нас расставил по ранжиру?

Из многих игр я полюбил игру,

Которая идёт на радость миру

 

Без всяких правил. Снова на пиру –

Платон тут первый – поднимаю лиру

Во славу чувств! Ну разве удеру

От стрел Амура? В новую Пальмиру

 

Я из Эллады перенёс тайком

Привольный дух ристалища, агона.

Линейное мышление раздвину –

 

Мне дух непринуждённости знаком.

Всегда ль держаться следует закона?

Не всуе ль верим в строгую причину?

 

 

Не всуе ль верим в строгую причину?

Выводит уравнение Лаплас –

Вовеки знаков здесь не перекину:

Железо чётко думает за нас –

 

Планирует судьбу. Призвать лавину –

И с кручи на логический каркас

Её обрушить? Знаю, что не мину

Труднейших антиномий в этот час.

 

Сколь необычным видится начало!

Качнулась тьма – ничтойная, глухая –

И выметала звёздную икру.

 

Что дальнее свеченье означало?

Ты веришь в Логос, гимн ему слагая –

Мне шалая случайность по нутру.

 

 

Мне шалая случайность по нутру.

О чём ты, муза? Новизны взыскуем,

Банальную отвеяв мишуру.

Миг озаренья! Он непредсказуем.

 

Через него и вышла Русь к шатру

Коломенскому! Вечное учуем –

Вот белая невеста на смотру!

Звучит родное слово златоструем.

 

А сколь нежданна эта красота?

Покров на Рву! Он явно вне сравнений.

Являют нам не рая ли куртину

 

Его невероятные цвета?

Врасплох приходит настоящий гений.

Шаблоны ваши! Иго их отрину.

 

 

Шаблоны ваши! Иго их отрину,

В творении своём предвосхитив

Грядущий лад. Преодолей рутину!

Невиданное твой императив.

 

Походит этот фал на пуповину.

Открытый космос! Трепет ощутив,

Остолбенею – ахну – рот разину:

Что грандиозней звёздных перспектив?

 

Хочу на трансплутоновой орбите

Построить пристань. Впереди Плеяды!

Мой парус на космическом ветру

 

Затрепетал. Друзья! За мной плывите.

Как жили мы? Считай внутри ограды –

Все двери для свободы отопру.

 

 

Все двери для свободы отопру.

Ворота распахну! Открою люки!

Доселе забиваетесь в нору?

Глядите: бригантины и фелуки

 

Скользят средь звёзд. Глухие вы? Ору

Как в пустоту – что звоны, перестуки?

Увы, опять придусь не ко двору –

Привычны мне гонения и муки.

 

Да сколько можно? Всё одно и то ж –

Догматика безбожно устарела.

Так хочется неслыханного слова!

 

Решительно былое подытожь –

И в даль рвани, не чувствуя предела!

Нечаянность! Она всему основа.

 

 

Нечаянность! Она всему основа.

Счастливый случай! Кто загонит клин

В глубь вакуума? Тьма искрить готова!

У космоса блистательный зачин.

 

Поэтика сценария толкова:

Пусть будет этот мир многоедин –

И полон рифм! Вот месяца подкова;

Вот синь морская – вот аквамарин.

 

Ответствуют большим колоколам

Не эти ль колокольчики лесные?

Сквозное сходство схватывают строки.

 

Простой крестовник чем не Божий храм?

Всё внове! Всё сначала! Всё впервые!

Непроизвольность! В ней мои истоки.

 

 

Непроизвольность! В ней мои истоки.

Вам фазовый внезапный переход

Апрель напомнил? Если вы не доки,

То хаосом покажется разброд

 

Ручьёв бурливых, опали, осоки

Пожухлой. Что рождается из вод?

Мир обновлённый! Кто его пророки –

Не глухари ли эти? Каждый год

 

Природа вторит музыке творенья,

Исходные аккорды вспоминая.

Как я восторг порыва передам

 

На пике невесомого паренья?

О, вольность молодая, озорная!

Не надо предписаний и программ.

 

 

Не надо предписаний и программ.

Ах, что сейчас всего важней? Спонтанность!

Я подхожу к натянутым холстам

На этом обозначится туманность –

 

На этом семь планет в разливе гамм

Пифагорейских. Славя первозданность,

Произнесу как мантру – по слогам:

– Да будет свет! Прекрасна осиянность.

 

Я это понял раз и навсегда:

Великое творится ненароком

В ответ на гул таинственного зова.

 

Вот первый звук? Вот первая звезда?

Пока в эскизе – как бы в сне глубоком.

Что ни возможность – искони рискова!

 

 

Что ни возможность – искони рискова.

Для бытия всего ценней азарт –

Опять заполыхала Supernova!

Стиль демиурга – явно авангард.

 

Начнём с нуля. Да, с ничего. С отлова

Тончайших флуктуаций. Квинт и кварт

Ещё не слышно? Ни рулад – ни рёва.

Но это будет: взбудоражит март

 

Зверей и птиц. Какой могучий хор –

Полифония жизни! Ах, откуда

Забили зоревые биотоки?

 

Звучание выходит на мажор –

Что для любви смертельная остуда?

Беру у эволюции уроки.

 

 

Беру у эволюции уроки –

У эмерджентной! Это не из грёз:

Кульбиты формы – смысла перескоки!

На дерзкий трюк похож ароморфоз.

 

 

Набросков нет. Отсутствуют намёки.

Предтечи где? Я говорю всерьёз –

Тут всё в новинку! Рамки наши, сроки:

Импровизатор – яркий виртуоз –

 

Не будет и на ниве космогоний

Их брать в расчёт. Влияний и поветрий

Здесь не бывает. Всё находишь сам –

 

В своих глубинах. Взгляд мой не сторонний –

Я, сокрушитель признанных симметрий,

В своём непослушании упрям.

 

 

В своём непослушании упрям

Творец футуристической Вселенной.

Вторичен Татлин. Я тебе воздам,

О, проектант спирали этой генной!

 

Идти в исканьи по твоим следам?

Мне вчуже перепев! О дерзновенной

Своей мечте хочу поведать вам:

Наитьем – будто пристальной антенной –

 

Несбывшееся высветить насквозь.

Есть путь иной. И матрица другая.

Первостихии мне заменят глину.

 

Признай, что мирозданье удалось –

Чем не шедевр? Запреты отвергая,

Нагряну – налечу – ворвусь – нахлыну!

 

16–23. 05.2014

 

 

НЕЧАЯННАЯ ПРАДОСТЬ

Борис Пастернак писал:

 

И чем случайней, тем вернее

Стихи слагаются навзрыд.

Хочется сказать: не только стихи, но и вселенные – биосферы – направления в искусстве.

Спонтанное!

Флуктуативное!

Самопроизвольное!

Эти понятия сегодня часто используются при характеристике Большого Взрыва.

Идея восходит к эпикуровскому сlinamen.

Частица должна падать строго вниз по вертикали.

И вдруг она отклоняется – при отсутствии внешнего принуждения – от фатальной прямой.

Это – сlinamen.

Вакуум абсолютно инертен, изотропен, безразличен.

Почему он однажды всколыхнулся, нарушив имманентную ему симметрию?

Тайна бытия – активного, зиждительного – в этих всплесках. Они повторяются на разных уровнях.

Новая идея – это сlinamen внутри устоявшейся парадигмы.

Новый таксон – это эмерджентный поворот эволюции: сlinamen жизни. Новый стиль – это сlinamen привычного культурного фона: непредсказумое появление иных принципов формотворчества.

Сlinamen родственен инсайту.

А в другом ракурсе – революции.

Мысль о сlinamen утешает и обнадёживает в условиях всеобщего омертвения.

Да встрянёт усталую Россию яркий сlinamen!

 

 

ФИЛОСОФИЯ АКТИВНОСТИ

 

Если человек – вершина эволюции, то вот лучший триумфальный венок для него: сонетный – поверх лаврового.

Высшая регалия выбрана мной субъективно?

Вовсе нет!

На уровне сонета – и его ансамблей, где в закономерной прогрессии нарастает степень сложности – это венок и корона – слово достигает максимальной организованности, гармонии и красоты.

Пик совершенства!

Максимум упорядоченности!

Кульминация софийного начала!

Венок сонетов – в моих глазах – есть энтелехия эволюции:

– наиболее полное выражение её антиэнтропийных тенденций;

– окончательно достигнутое именно в στέφανος торжество космоса над хаосом;

– вечное движение смысла, обеспеченное – до скончания времён – структурой текста.

Эволюция здесь понимается глобально.

Это последовательность трёх процессов, дискретно переходящих друг в друга: космогенез – биогенез – глоттогенез.

Наметим ключевые вехи – где с однозначной определённостью, а где выборочно, под своим углом зрения – внутри каждого из великих этапов-подъёмов.

Космогония: сингулярность – нуклеосинтез – кристаллизация.

Биогония: ДНК– первоклетка – Homo sapiens.

Глоттогония: междометие – формула заклятия – чудо поэтической речи. И далее – уже на ниве стиха: монорим – строфика – венок сонетов.

Перед нами единая цепь. Во всех её звеньях – несмотря на качественную разноуровневость – высвечиваются изящные и глубокие инварианты. По ней движется, подвергаясь трансформациям при системных переключениях, одна универсальная энергия.

Как назвать эту зиждительную силу?

Активность!

Первичная, изначальная, неиссякаемая активность!

Это понятие вводится априорно – аксиоматически – с расчётом на датчик наитий. Не удаётся дефиниция? Доверься экзистенции! Активность мы не рефлексируем, а ощущаем прямо и непосредственно – если не относимся к астеникам.

Тут все живчики?

Анемия не про нас.

Активность бурлит в Александре Пушкине! Вот самая лучшая иллюстрация к термину – темперамент его музы, витальность его стиха.

Предбытие рвётся к бытию.

И потому активизируется!

Потенциальное хочет стать актуальным.

И потому пробуждается. Возбуждается!

Корни активности непостижимы. Назвать её Богом? Пока мы не можем вырваться из круга тавтологий.

От Большого Взрыва – к Corona astralis Максимилиана Волошина: это экспансия одной и той же активности. Её рывки – её ускорения – её преобразования!

Активность невозможна без катализа.

Как светило бы наше Солнце, не подталкивай реакцию Бёте – превращение Н в Не – ядра углерода?

Графитовый расплав! Благодаря атомам хрома в нём куда как быстрее ограняется алмаз.

А ферменты и энзимы? Без биологических катализаторов невозможна жизненность как таковая. Не их действием вдохновлена философия витализма?

От катализа к катализу!

Язык подхватывает эту эстафету.

Как активность бытия перетекает из физических систем в системы знаковые?

Это величайшая загадка!

Преемственность налицо: вот бьётся сердце – вот пульсирует стих.

Энергия мышечных сокращений становится – не напрямую, через множество ускользающих от познания опосредований – энергией словесных акцентов и пауз.

Неисповедимые превращения!

Различие субстратов разительно: здесь плоть – здесь язык. И всё же это одна линия – ипостаси одной креативной силы.

А.Ф. Лосев пишет на тему глоттогонии: «когда смысл превращается в смысловой заряд, в выразительный взрыв, в понимательный фермент, в переполненный жизненных сил зародыш, тогда образуется слово. Слово – энергия мысли и осмысляющая сила. Слово – активный напор понимания, динамика выразительного охвата».

Венок сонета нельзя написать без катализатора. В роли такового могут выступить невнятный гул, где еле-еле угадывается будущая музыка – или случайно пришедшая рифма – или зацепившая тебя интонация. Они сработают как закваска. Или затравка: запустят процесс. Но это сейчас вторично. В конце концов, тут нет ничего нового: творчество и в других случаях часто имеет схожие побудительные причины.

Существенное – в другом: венок сонетов сам призван работать наподобие катализатора – поднимать наш дух и окрылять его.

Пружина в пятнадцать оборотов!

Распрямляясь, она выбрасывает тебя в занебесье – сообщает упоительное чувство невесомости.

Откуда эта взлётная сила?

Несомненно, что она генерируется формой венка – заложена в его архитектонике.

Очевиден феномен – непонятна сущность.

Почему именно эта организация строфики обеспечивает своего рода ментальный захват – стремительный, зажигающий душу разгон – лёгкий и свободный выход за некий предел? У венка сонетов нет на этом поприще конкурентов. Его приоритетность неоспорима.

Иногда мне мнится: внутри венка проступают магнитные кольца ускорителя – вдоль них и движется вдохновенное слово. Ясно, что работает здесь духовная энергия – её не измеришь в джоулях или эргах. Тем не менее она абсолютно реальна.

Войди в венок сонетов – и он оторвёт тебя от всего будничного.

И вознесёт горе!

На этой траектории ты сбросишь обременительный балласт обид и болей.

Венок раскрепощает – оздоровляет – заряжает праной. Активность бытия невероятно усиливается в нём.

Венок сонетов – божественное явление.

 

ДОДЕКАЭДР

Написание венка сонетов – как создание модели Вселенной.

А, быть может, и самой Вселенной!

Вот моё дерзкое допущение: наше сознание напрямую связано с фументальным вакуумом – ему дано вызывать флуктуации в премирной пустоте, инициируя подобия Большого Взрыва. Говоря иначе – запускать космогенезы! Такое возможно лишь на пике вдохновения, когда богоподобие поэта становится явным – и более того: претворяется в богоравенство.

Вариативность венка сонетов бесконечна.

Как бесконечно и разнообразие возможных миров.

Уйма комбинаций – модификаций – трансформаций!

Тем не менее и в классе венков (что очевидно), и в классе вселенных (что пока спекулятивно) мы обнаружим – или надеемся обнаружить, если речь идёт о иных мирах – как явные, так и скрытые инварианты, одинаковые группы преобразований, схожие алгоритмы. Структурные, логически и онтологически предзаданные ограничения – а это основа законов, канонов, модулей – универсальны для всех уровней формообразования. Отсюда определённость в наших классификациях разного ранга: вот множество кристаллов – вот множество растений – вот множество венков – вот множество космосов.

Пока речь шла об инвариантах внутри каждого из этих множеств. Но возьмём шире: нельзя ли установить взаимно-однозначные соответствия и между самими этими множествами?

Для нас это означает возможность посмотреть на венок с позиции кристаллографии, ботаники, космологии.

Сужаю проблему: существуют ли параллелизмы между классом вселенных и классом венков?

Физически сегодня нам известна лишь одна Вселенная.

Однако на уровне моделирования мы уже сейчас приноравливаемся к роли демиургов.

Утверждаю: когда я пишу венок, то повторяю – воспроизвожу в знаковом пространстве – сотворение мира.

Вот фантастическое вероятие: мои венки становятся каркасами – направляющими матрицами – для новых универсумов. Они работают наподобие аттракторов, организуя вокруг себя пространство-время – их экспрессия наводит мощные креативные поля.

Скольким космосам дали жизнь мои στέφανοσ?

Однако останавливаю разгон воображения!

Игра в бисер и впрямь стала рисковой.

Тем не менее у неё есть надёжный базис: Вселенная и венок сонетов во многих отношениях – тут нет никакого субъективизма – изоморфны друг другу.

Сейчас я остановлюсь только на одной из аналогий.

Она поразительна!

Оба сопоставляемых объекта – космос и венок – обладают идентичной симметрией.

И это симметрия додекаэдра.

Прекраснейшее из пяти платоновых тел!

Вот какую функцию автор «Тимея» предписывает каждому из них: элементу огня соответствует тетраэдр, земли – куб, воздуха – октаэдр, воды – икосаэдр; тогда как додекаэдром объемлется их закономерная целокупность – безупречный в своей симметрии двенадцатигранник завершает своеобычную иерархию: «его Бог определил для Вселенной и прибегнул к нему в качестве образца».

Культ совершенной сферы – и её проекции, круга – характерен для античной эстетики.

Космос – сферичен.

Это представление у эллинов имело силу архетипа – действовало как априорная или врождённая схема.

Форма космоса у Платона как бы колеблется – осциллирует – между сферой и додекаэдром.

Почему?

Есть разные подходы к этой проблеме.

Разовью свой – лишь на первый взгляд эпатажный: художники-кубисты – огранщики мирового пространства – изобразили бы сферу как додекаэдр, привнеся углы, векторы и сечения в её абсолютную изотропию.

Так хочется самой сфере!

Ей надо отразиться в чём-то очень близком, но всё же не тождественном – раскрыть свой формотворческий потенциал – структурироваться. Додекаэдр как нельзя лучше подходит для этой цели.

Космология родственна искусству.

Платон на этой ниве – как бы авангардист. То, что начал делать в живописи П. Сезанн – а потом продолжили П. Пикассо и Ж. Брак – Платон осуществил в космологической эстетике: мир у него подвергся художнической геометризации – стал похожим на друзу правильных тел, И при этом ничуть не потерял в своей жизненности.

И. Кеплер усложнил и обогатил начатое Платоном отстраивание космоса, где главные блоки – правильные многогранники и сфера.

 

Это иллюстрация к работе Иоганна Кеплера Mysterium Cosmographicum, изданной в 1596 году. Перед нами модель и мироздания, и венка сонетов. Все правильные многогранники так или иначе отображены и в геометрии στέφανοσ, и в его арифмологии.

Какое отношение наши рассуждения имеют к венку сонетов?

По ряду параметров – и архитектонических, и арифмологических, и топологических – κόσμος и στέφανοσ изоморфны друг другу.

Сходство этого типа – в нём начисто отсутствует натуралистическое подобие – С.В. Мейен назвал нетривиальным.

В нашем случае это гипер - или ультра - или сверхнетривиальное сходство.

Ведь мы сопоставляет текст (στέφανοσ) и тело (κόσμος).

Разные субстанции!

Или скажем так: разные онтологические измерения – знаковое и физическое.

Тем не менее общность порождающих матриц несомненна.

Циклическое, замкнутое на себя присутствует и там, и здесь.

Флотилия Магеллана вышла из Санлукара-де-Баррамеды, взяв прямой курс – и однако вернулась в пункт отплытия, выявив шаровидность Земли.

Чтение венка сонетов подобно кругосветному плаванию.

Сфера Земли вложена в сферу космоса.

Это похоже на иерархию китайских резных шаров! Философическая игрушка – аналог фрактальной матрёшки – ассоциируется с венком. Внутри στέφανοσ – как внутри сфер: Пифагор настроил их по своему камертону. Для меня это устойчивое ощущение. Оно несказуемо – уходит от вербализации.

Диодор Сицилийский (90–27 гг. до н. э.) пишет о Гиперборее: «Есть на острове прекрасная роща, посвящённая Аполлону, и достопримечательный храм шарообразной формы».

Необычное для зодчества решение!

Микрокосм тут вторит макрокосму – причём точь-в-точь: предстаёт как его литота.

В пространстве венка я чувствую себя как в этом фантастическом храме. С лёгкостью одно трансформирую в другое.

Венок сфероподобен.

И кругообразен.

И торовиден.

Это ипостаси одной геометрической идеи – её различные воплощения и преобразования.

Всей своей сутью στέφανοσ выразительно свидетельствует о принадлежности к пифагорейско-платоновской традиции.

– Числа правят миром. – Говорит Пифагор.

– Да не войдет сюда не знающий геометрии! – Предупреждает Платон желающих посещать его Академию.

Эти два девиза со всем основанием мы вправе отнести к венку сонетов.

Шаровое – и грановитое: дабы предельно сблизить – и даже синтезировать – эти противоположные характеристики, вспомним про два понятия, употребляющихся как синонимы: сфера Пуанкаре – и додекаэдр Пуанкаре.

Французский математик нераздельно и неслиянно осуществил симбиоз двух поверхностей.

Изумительное построение!

Думается, что оно витало в интуициях Платона – однако ещё не было средств для перевода наитий на доказательный язык чисел.

Сферический додекаэдр Пуанкаре!

Сегодня он мощно и неотменимо востребован космологией. Мы получаем его из обычного додекаэдра, склеивая каждую грань с противоположной и поворачивая её на угол по часовой стрелке. Подобия таких топологических склеиваний мы без труда обнаруживаем в структуре венка сонетов. Это специфический характер его рифмовки и аранжировки.

Перечислим некоторые формальные соответствия между στέφανοσ и δώδεκαεδρον:

– у додекаэдра 15 осей и плоскостей симметрии – как и у венка сонетов;

– 30 рёбер додекаэдра равняются удвоенному числу сонетов венка – они как бы повторяются в зеркале; заметим, что такая дупликация весьма существенна в плане восприятиятекста: чтобы прочувствовать архитектонику венка – и в полной мере насладиться ею – он должен быть прочитан как минимум дважды;

– если первую и последнюю строки сонета, входящего в состав венка, уподобить рёбрам – ведь это своего рода стыки, линии спая с другими сонетами – то оставшиеся 12 строк можно соотнести с количеством граней в додекаэдре: целое отразится в части – большое в малом;

– ключевые формулы додекаэдра – его объём, радиусы описанной и вписанной сферы – зиждятся на числе 4, что корреспондирует с катреном;

– при каждой вершине додекаэдра сходятся 3 грани – это отсылает нас к структуре терцета;

– развёртка додекаэдра ассоциируется с переходом от сонета к сонету в цепи στέφανοσ.

 

Развёртка додекаэдра

Додекаэдр построен из правильных пятиугольников.

Культура загрузила эту геометрическую фигуру – и её производные – множеством сокровенных смыслов.

Пентаграмма – пентальфа – пентакль: над ними стоит аура магии.

Пять рифм канонического сонета хорошо ложатся на вершины пятиугольника.

Дадим вертикальную экспозицию στέφανοσ – представим его как 15-ярусный столп или башню. Сделав сверху – конечно же, условно, в пространстве воображения – рентгенограмму этой структуры, мы получим нечто подобное аналогичному просвечиванию спирали ДНК.

Схемы совпадут!

В обоих случаях мы увидим нечто звёздчатое, пентагональное.

Это конвергентное сходство значимо в философском отношении.

L5 – симметрия жизни.

До недавнего времени считалось, что она абсолютно табуирована в мире кристаллов – кто видел снежинку с 5-ю лучами? Однако недавно найдены экзотические исключения из этого правила. Вот некоторые из них:

– при температурах 100–140 по Kельвину образующийся лёд может иметь не гексагональную, а пентагональную структуру;

– в сплаве алюминий-медь-железо были найдены – к удивлению кристаллографов – додекаэдрические формы;

– пирит, он же сернистый колчедан (FeS) – с присущей ему ярко выраженной приверженностью к стилистике кубизма – иногда предстаёт в образе додекаэдра, столь парадоксальном для его окружения;

 

 

Пятиугольные пириты

– пятиугольники типичны для фуллеренов.

Значит, L5 встречается и в неживой природе?

Удивительно!

Запрет на пятерную симметрию для мира кристаллов оказался не столь категорическим и безусловным как это казалось раньше.

Новые открытия должны импонировать тем, кто стоит на позиции гилозоизма – стирает различие между живым и косным. Вместе с тем их значение не стоит преувеличивать. Это всё же редкостные контрпримеры, ослабляющие категоричность индуктивного вывода – однако не сводящие на нет огромную статистику по симметрии кристаллов.

L5 препятствует плотной укладке и плоскостей, и объёмов – конкретно:

– пятиугольниками нельзя покрыть поверхность;

– додекаэдрами нельзя заполнить объём.

Остаются люфты, зазоры.

Может, именно они нужны живой системе с её гибкостью и пластичностью? Для неё характерна всё время нарастающая потребность в дополнительных степенях свободы. Она рвёт путы – расшатывает рамки – нарушает границы.

Кристаллы любят безупречную подгонку. Никаких прорех! В условиях такого максимализма – по сути внутри намертво сведённых тисков – жизнь невозможна.

Жёсткая кристаллическая решётка – как некий достигнутый идеал – препятствует эволюционным прорывам.

Совершенство консервативно.

Оно и знать не хочет, что может быть превзойдено – поднято на ещё более высокий уровень.

Тем не менее такой подъём – крутой, радикальный – совершается.

Это делает жизнь.

Причём с ошеломительным успехом!

Платон учил о космосе-организме.

Додекаэдр с его L5 -симметрией вполне отвечает этой биологизации Универсума.

Вот появились белки – вот возникли вирусы: жизнь немедля выходит на форму додекаэдра – осваивает её.

Это способ уйти от красивой, но мертвящей кристаллизации?

Обеспечить простор для эмерджентной эволюции?

Открытие деления отрезка в крайнем и среднем отношении (ἄκρος καὶ μέσος λόγος) – Лука Пачоли назовёт его божественной пропорцией, а Мартин Ом введёт в 1835 г. знаменитое понятие золотое сечение (goldener Schnitt) – было сделано Евклидом при изучении правильного пятиугольника.

Вот отношение его диагонали к стороне:

 

 

Это золотое сечение.

Оно разнообразно представлено в правильном пятиугольнике:

 

 

 

 

Известный сонетолог А.В. Останкович проводит ἄκρος καὶ μέσος λόγος по девятой строке сонета – усматривает его на границе катренов и терцетов. Это интересная мысль. Анализируя различные геометрические представления венка, мы не раз будем обнаруживать золотое сечение – эстетический инвариант Вселенной.

В озарениях Пифагора акустика соединилась с космологией: звучащая лира была для него моделью поющих сфер. Только сегодня мы понимаем, насколько плодотворной оказалась эта идея: экстраполировать от Мелоса на Универсум – выявлять соединяющие их инварианты. Таковыми предстают музыкальные интервалы: они организуют и струнный строй лиры, и систему хрустальных сфер. Среди этих интервалов обратим внимание на кварту и октаву. Своеобразный аналог для них нашло новое направление научной мысли, название которого порадовало бы слух Пифагора: космическая акустика.

На пути к этим обретениям стоит выдающаяся личность Эрнста Хладни (1756–1827). Он нашёл замечательный метод для визуализация звука. Насыпьте на пластину песок – проведите по её краю смычком – и вы увидите симметричные узоры: это знаменитые фигуры Хладни.

Язык вибраций!

Семиотика колебаний!

Орнаментика набегающих волн!

Это едино вся всего Бытия – это всеобщее, тотальное.

Астрофизики У. Ху и М. Уайт пишут: «Акустический спектр ранней Вселенной содержал обертоны, свойственные музыкальным инструментам». Как известно, по характеру звучания можно понять природу источника – даже восстановить его форму. Потрясающая корреляция! Тебе доступны только звуки – н ты на их основе делаешь убедительную реконструкцию: так выглядят издавшие их кифара, свирель, барабан. Системные связи тут налаживаются между волновым и предметным – незримым и зримым.

Нечто подобное масштабной фигуре Хладни сегодня обнаружено во Вселенной.

Чуткой мембраной, запечатлевшей симфонию ещё совсем молодого мира, стало микроволновое реликтовое излучение (МКФ). Две его гармоники – квадруполь (подобие кварты) и октуполь (подобие октавы) – заявили себя не так как предсказывала теория.

Объяснить методами физики расхождение между наблюдением и предсказанием не удалось.

И тогда был применён топологический подход.

Результат – вот: источником колебаний именно этого типа – с подавлением, как бы утеснением низкочастотных амплитуд – может быть только конечная, замкнутая на себя Вселенная, чья конструкция – мы сейчас целокупно охватываем её мысленным взором – являет из себя додекаэдр.

Грандиозный, четырёхмерный, неевклидовый додекаэдр!

Это открытие имеет принципиальное значение для стефанософии. Поэтому мы остановимся на нём подробнее.

В начале свет?

Вовсе нет: в начале был звук.

Излучение ещё увязало в сверхплотной плазме. Тогда как акустические пульсации вырывались наружу. Они прорисовывали паттерн будущего мироздания.

Естественно, что с понятием звука у нас ассоциируется отзывность воздуха – он переносит слова и ноты, звон и стук, шелест и пальбу.

Звук на Солнце?

Это кажется парадоксом.

Едва возникнув, наша Вселенная сразу подала голос – точнее, это был целый хор частот.

Возмущения плотности!

Порождая анизотропию, без которой не могли бы завязаться звёзды, эти флуктуации имели вид продольных звуковых волн – являли из себя последовательность сжатий (горячо!) и разрежений (холодно!). Благодаря одновременности своего возникновения – это был t0, первый миг творения – они сразу же синхронизировались по фазе, образовав спектр с обертонами, ничем не отличающийся от того, что даёт и музыкальный инструмент.

Гармоничнейшая картина!

Вмороженная в МКФ, она сохранилась до нашей дней – и помогла нам увидеть космос извне, со стороны: как структурированную прекрасную целостность.

Заметим, что воистину зиждительная температурная чересполосица, определившая образ Вселенной в первые 300000 лет её существования – основополагающий пример ритма: высокие и низкие тона, ударные и безударные слоги, систолы и диастолы – нечто резонансное, производное от звука.

Спасибо Александру Фридману: он предсказал расширение Вселенной – возможность её развития из точки.

Спасибо Георгию Гамову – он разработал модель горячей Вселенной, из которой как следствие вытекало вероятие реликтового излучения.

Спасибо Арно Пензиасу и Роберту Вильсону – они в 1965 г. открыли это излучение.

Спасибо создателям аппарата WMAP (Wilkinson Microwave Anisotropy Probe) – выведенный на околосолнечную орбиту в 2001 г, он осуществил акустическое прослушивание мирового пространства и собрал информацию для создания полнообзорной карты реликтового излучения, которая легла на столы исследователей в 2003 г.; именно из попыток понять зафиксированные на ней неожиданные аномалии МКФ были сделаны выводы, радикально изменившие наше понимание формы Вселенной.

Спасибо Жан-Пьеру Люмине и Джефри Уиксу, которые немедля проинтерпретировали данные WMAP – и убедительно показали: трудности снимаются, если принять, что наш мир – сферический додекаэдр Пуанкаре.

Это усложнённый вариант додекаэдра Платона.

Уже упоминалось о том, что шесть противоположных граней в данном случае склеиваются друг с другом – наподобие того, как мы склеиваем полоску бумаги, превращая её в ленту Мёбиуса. Однако теперь эта операция совершается в пространстве с недоступной для наших чувств размерностью. Тем не менее её конечные результаты порождают вполне зримый эффект. Он ошеломителен! Мы оказываемся в огромном зеркальном зале – втягиваемся в бесконечную игру взаимоотражений.

Амальгама здесь вделана не в обычные, а в пятиугольные рамы – тем фантастичнее открывающаяся нам картина. Вот в противоположных точках грановитого небосвода означились две галактики. Это разные объекты? Нет, один и тот же: оригинал – и его оптическая копия.

Двигаясь по Вселенной-додекаэдру, можно увидеть впереди собственный затылок: метрика замыкается на себя, инверсируя D- и L- – правое и левое.

Пространство венка сонетов обладает схожим строением. Разнообразные автокопии и самоотображения пронизывают его в строго закономерных направлениях.

Многократное эхо!

Феерия отсветов и отсверков!

Внутри στέφανοσ действуют и усилители, и ревербаторы.
Да не войдёт сюда не знающий топологии!

Так мы видоизменили бы сегодня девиз Платона.

Геометрия венка: это чётко заданная группа преобразований, определяющая его архитектонику – прежде всего строфический строй.

Топология венка: это трансформации более высокого уровня – когда στέφανοσ, видоизменяясь, предстаёт в существенно различных ипостасях, которые всё же едины. Между ними очевидны внешние разрывы. Это дискретные образования. Но наитье указывает на их континуальную – топологически непрерывную – взаимосвязь.

Круг? Сфера? Спираль?

Тор? Винт? Многогранник?

Топология венка позволяет вписать его в любую из этих структур.

Конечно, речь идёт о топологии особого рода – возможно, она существует лишь для меня. Но я верю в её перспективы.

Убеждён: можно и должно говорить о топологии текста. И шире: о топологии мышления – фантазии – интуиции.

Топология сна!

Топология ме