Вы хороши настолько же, насколько хороша ваша информация

Теперь, когда мы знаем о существовании этого механизма, возникает вопрос, как часто он сбивается с пути. Нам легко представить себе ситуации, когда мы можем неверно истолковать взаимодействия с другими людьми. Не так-то просто, однако, определить, когда мы можем неправильно воспринимать свои собственные эмоциональные реакции, а еще сложнее — когда они ошибочны. Целый ряд эмоциональных состояний и психологических расстройств изначально возникает из-за эндогенных, внутренних, сбоев в метаболизме мозга, как, например, те, которые связаны с паническими атаками. Такое биологически обусловленное событие, приводящее к выбросу адреналина, изменяет ощущаемое состояние, что, в свою очередь, должно быть интерпретировано. Мало кто в подобном случае скажет: “Черт, учащенное сердцебиение и потливость, должно быть, вызваны нарушениями метаболизма моего мозга. Надо сходить к врачу”. Интерпретирующая система большинства людей обратится за объяснением к информации из их собственной уникальной психологической истории, прошлой и текущей, и к действующим в настоящий момент сигналам внешней среды: “Мое сердце колотится, с меня льет пот — я, должно быть, испуган, а пугает меня, видимо... (Оглядывается вокруг и замечает собаку.) собака! Я боюсь собак!” Если эндогенные сбои устраняются с помощью лекарств или естественным путем, то интерпретации, данные измененному эмоциональному состоянию, сохраняются. Они прячутся в памяти. В результате могут возникнуть фобии.

Интерпретатор истолковывает не только наши чувства и мотивы поступков, но и то, что происходит внутри мозга. Мы заметили это по счастливому стечению обстоятельств. Обследуя одну нашу пациентку, VP, мы неожиданно обнаружили, что она может делать такие выводы, которые другие пациенты с расщепленным мозгом сделать не в состоянии. Например, другие наши пациенты, если показать слово head (голова) одному их полушарию, а слово stone (камень) — другому, нарисуют голову и камень, тогда как вы или я нарисовали бы надгробие (headstone). Вот и VP также рисовала надгробие. Что же это значит? Пациенты с расщепленным мозгом и другие неврологические пациенты стремятся компенсировать утерянные возможности мозга, а потому постоянно занимаются самоконтролированием. Так что во время исследований нам приходилось бдительно следить, где происходит интеграция информации: внутри тела или вовне. Скажем, пациент с расщепленным мозгом может мотать головой, чтобы зрительные стимулы от обоих полей зрения — правого и левого — попадали в оба полушария, или произносить что-то вслух, чтобы правое полушарие получало звуковой сигнал от левого. Дальнейшее обследование показало, что VP не может передавать изображения форм, размеров или цветов фигур от одного полушария другому. Следовательно, случай со словом “надгробие” не объясняется простым обменом визуальной информацией. Однако если пациентка видела словосочетание “красный квадрат”, оно передавалось, так что она была способна указать на красный квадрат с помощью другого полушария. Оказалось, что в процессе операции у нее случайно остались нерассеченными некоторые волокна передней части мозолистого тела, что подтвердилось с помощью магнитно-резонансной томографии. Эти отдельные волокна позволяли написанным словам передаваться между полушариями, так что ее левый мозг тоже видел слова, которые увидел правый. Значит, ее интерпретатор обладал информацией об обоих словах head и stone и соединил их в единой истории. А вот у пациента JW расщепление было полным. Полушария его мозга не могли обмениваться информацией внутри тела — всегда только вовне, однако это происходило настолько ловко и быстро, что казалось, будто все совершается внутри его мозга. Мы послали слово “автомобиль” его левому полушарию, а правому — число 1928, после чего попросили JW изобразить увиденное на бумаге. Он хороший художник и автомобильный фанат. Левой рукой (которая сообщалась только с правым полушарием, видевшим число 1928) он нарисовал автомобиль 1928 года! Каким-то образом два полушария провзаимодействовали, чтобы осуществить эту двигательную реакцию, однако обработка данных и их интеграция произошли на бумаге вне тела. Пока левая рука пациента рисовала, левое полушарие видело, что появляется на листе, и влияло на процесс, но это происходило не внутри его мозга, а было результатом внешних действий другого полушария.

Итак, раз в нашем левом полушарии сидит этот довольно торопливый интерпретатор, всегда объясняющий поступки, мысли и эмоции, которые буквально выплескиваются из нас, параллельной распределенной системы, возникает вопрос: а есть ли интерпретатор и в правом полушарии? Конечно, как часто бывает при исследовании мозга, всплывают неожиданные результаты, которые нуждаются в объяснении. Как я уже упоминал, правое полушарие применяет стратегию максимизации. Тем не менее мы обнаружили, что оно использует также и подбор по частоте, когда сталкивается со стимулами, на которых специализируется, скажем, с визуальной задачей распознавания лиц. В таком эксперименте мы предлагали левому или правому полушарию угадать, будут ли на лице, которое ему сейчас покажут, усы и борода (они имелись у 30% предъявлявшихся лиц). Оказалось, что левое полушарие, не специалист в таких заданиях, отвечает наугад9. Это навело нас на мысль, что одно полушарие уступает контроль над выполнением задания второму, если последнее специализируется на подобных задачах10. Одно полушарие передает задачу другому просто потому, что то быстрее ее решает.

Некоторые сферы специализации правого полушария предполагают обработку зрительной информации. Пол Корбаллис, изучавший в нашей лаборатории пациентов с расщепленным мозгом, предположил, что у правого полушария есть зрительный интерпретатор специально для того, чтобы разрешать неопределенности, которые возникают из-за представления трехмерного мира в виде двумерных изображений — процесса, присущего зрительной системе. В своем “Трактате по физиологической оптике”, изданном посмертно, в 1909 году, Герман фон Гельмгольц впервые выдвинул гипотезу, что зрительное восприятие строит объемную картину мира, бессознательно обобщая информацию от двумерных изображений на сетчатке. Он предложил потрясающую идею — что восприятие в самой своей основе есть когнитивный процесс, в котором учитывается не только информация от сетчатки, но также знания и намерения воспринимающего. Корбаллис подчеркивает, что для создания точного отображения мира по информации, предоставляемой изображениями на сетчатке, нужен глубокий ум, и предполагает, что именно “интерпретатор” правого мозга совершает эту работу11.

Постепенно ученые выяснили, почему мы обманываемся некоторыми оптическими иллюзиями и что не каждую из них видят оба полушария, и поняли роль, которую каждая половина мозга играет в обработке визуальной информации. Все это способствовало раскрытию тайн зрительной системы. Корбаллис и его коллеги обнаружили, что оба полушария одинаково хорошо справляются с низшим уровнем обработки зрительной информации (с первыми этапами обработки визуальных стимулов), например с восприятием мнимых контуров (иллюзия, при которой усматриваются контуры, хотя нет изменений ни линии, ни освещенности, ни цвета)12. Однако правое полушарие лучше левого решает ряд визуальных задач, требующих более глубокой обработки информации. Правая половина мозга с легкостью выполняет задания, которые подразумевают различения, пространственные по характеру. Так, она без труда определяет, идентичны ли два изображения или зеркально отражают друг друга, выявляет малейшие отклонения в направлении линий13, может мысленно поворачивать предметы14. А вот левое полушарие во всем этом беспомощно. Правая половина мозга также превосходит левую в оценке времени — например, когда нужно понять, демонстрировался ли на экране один объект дольше другого15. Кроме того, оказывается, правое полушарие прекрасно осуществляет перцептивную группировку: если показать ему фигуры, нарисованные частично, оно тут же догадывается, что это, а левое полушарие не может, пока фигуры не дорисуют почти полностью. Другой пример — иллюзия движения линий, которая возникает, когда линия появляется на экране сразу вся, целиком, а наблюдателю кажется растущей с одного конца. Этой иллюзией можно управлять как на низшем, так и на высшем уровне обработки визуальной информации. Если непосредственно перед появлением линии на одном конце появляется точка, наблюдателю кажется, что линия исходит из нее16. Такой вариант связан с низшим уровнем обработки информации, и его видят оба полушария. Если же линия высвечивается между двумя точками разного цвета или толщины, кажется, что она выходит из той точки, которой в большей степени соответствует17. Здесь задействован высший уровень обработки зрительной информации, и правое полушарие видит эту иллюзию, а левое — нет18.

Мы подумали, что если правый мозг хорошо воспринимает сложные конфигурации, причем автоматически, то, вероятно, это проявляется в способностях гроссмейстеров. Шахматисты нередко становились объектами исследований специалистов по когнитивистике, начиная с экспериментов 1940-х годов Адриана де Гроота, психолога, который сам был шахматистом. И вот в нашу лабораторию пришел международный гроссмейстер и дважды чемпион США по шахматам Патрик Вулфф, в возрасте двадцати лет победивший чемпиона мира Гарри Каспарова за двадцать пять ходов. Мы дали ему посмотреть на изображение шахматной доски с фигурами, расположение которых имело смысл с точки зрения игры, в течение пяти секунд, а затем попросили воссоздать увиденное. Он быстро и точно сделал это, правильно разместив двадцать пять фигур из двадцати семи. Если бы вам или мне пришлось выполнять такое задание, мы верно расставили бы всего около пяти фигур, даже если бы хорошо играли в шахматы. Тем не менее оставался один вопрос. Объяснялся ли блестящий результат Вулффа только лишь его прекрасной зрительной памятью? Если да, то должно быть неважно, имеет ли расположение фигур смысл с точки зрения шахмат или нет. Мы снова показали ему ту же шахматную доску с тем же количеством фигур, положение которых на этот раз не имело смысла с точки зрения игры. Он правильно расставил всего несколько фигур, прямо как человек, не играющий в шахматы. Получается, изначальная точность гроссмейстера была обусловлена тем, что его правое полушарие автоматически соотносило расположение фигур с другими конфигурациями, которые выучило за годы игры.

Таким образом, мы, как нейробиологи, поняли, что правополушарный механизм восприятия конфигураций у Вулффа запрограммирован, работает автоматически и обеспечивает продемонстрированную способность, но сам гроссмейстер этого не знал. Когда его спросили, в чем секрет, интерпретатор его левого полушария изо всех сил пытался дать объяснение. “Вы запоминаете это, пытаясь как бы... быстро понять, что там происходит, и, конечно, схватываете все, правильно? В смысле, очевидно — эти пешки, просто... Я имею в виду, вы схватываете все, как обычно, как... То есть кто-то может подумать, будто это что-то вроде структуры, но на самом деле это нечто большее, все эти пешки...”

Интерпретатор хорош лишь в той мере, в какой хороша доступная ему информация. Он получает результаты обработки информации от огромного количества модулей. Он не получает информации о том, что существует множество модулей. Он не получает данных о том, как они работают. Он не знает, что в правом полушарии есть система распознавания конфигураций. Интерпретатор — это модуль, который объясняет события исходя из получаемых сведений. Так что информация, которая поступила к интерпретатору Патрика Вулффа, заключалась в том, что тот быстро воспроизводит расположение фигур на шахматной доске, лишь бегло взглянув на нее, и обладает глубокими познаниями в области шахмат. Это интерпретатор гроссмейстера и использовал, чтобы объяснить его умения.

Обманывая интерпретатора

Этот принцип — что интерпретатор хорош ровно настолько, как получаемые им данные, — крайне важен для объяснения многих кажущихся непонятными реакций как здоровых людей, так и неврологических пациентов. В самом деле, если вы “скормите” интерпретатору неверную информацию, то сможете обмануть его. Он выдаст другую историю, не ту, которую создал бы в ином случае. Так что, возможно, для нашего процесса интерпретации реальность виртуальна. Она зависит от сенсорных сигналов, поступающих здесь и сейчас.

Например, если вы (с вашим нормально функционирующим мозгом) попадете в лабораторию виртуальной реальности, то заметите, что это большая комната с плоским бетонным полом. Такова ваша реальность на данный момент. Затем вы надеваете специальные очки, и теперь то, что вы видите, контролируется человеком, сидящим за компьютером в углу комнаты, который счастлив разыграть вас. Вы начинаете идти, и вдруг, откуда ни возьмись, перед вами разверзается глубокая пропасть. Кошмар! Вы получаете заряд адреналина, сердце начинает биться сильнее, и вы отскакиваете назад. И слышите смех. Но в этот момент появляется узкая доска, перекинутая через пропасть, и вам предлагают пройти по ней. Если вы похожи на меня, то категорически откажетесь: “Ни за что!” Если же вы любитель острых ощущений, то попробуете это сделать: вытянете руки в стороны для равновесия и будете продвигаться вперед черепашьим шагом, с колотящимся сердцем и напряженными мышцами. Разумеется, смех в лаборатории становится громче, ведь вы идете по плоскому бетонному полу. Даже несмотря на то, что вы сами это знаете, ваш здравый смысл захвачен ощущениями текущего момента. На вашу интерпретацию мира оказывают непосредственное влияние зрительные стимулы, которые пересилили то, что знает ваш сознательный мозг.

К интерпретатору поступают данные от областей, которые контролируют зрительную и соматосенсорную системы, эмоции и когнитивные репрезентации. Как мы только что убедились, интерпретатор хорош лишь настолько, насколько хороша получаемая им информация. Повреждение или нарушение функции любой из этих систем приводит к ряду необычных неврологических заболеваний, которые вызывают формирование неполных или неверных представлений о себе, других людях, предметах и окружающей среде и проявляются в странном поведении. Однако оно уже таким не кажется, если вы понимаете: необычные поступки — результат того, что интерпретатор получает неверную информацию или вообще не получает никакой. В предыдущей главе мы обсуждали, что происходит, когда поражена область, контролирующая часть зрительной системы. Если же повреждена зона, следящая за соматосенсорной системой, может проявиться такой синдром, как анозогнозия. Человек с этим синдромом будет отрицать тот факт, что его левая парализованная рука принадлежит ему. Вилейанур Рамачандран приводит следующий разговор с такой пациенткой:

Пациентка (указывая на свою собственную левую руку). Доктор, чья это рука?

Доктор. А вы как думаете?

Пациентка. Уж точно не ваша!

Доктор. Тогда чья же?

Пациентка. И не моя.

Доктор. Чья же это, по-вашему, рука?

Пациентка. Это рука моего сына, доктор19.

Теменная доля коры непрерывно ищет информацию о положении рук в трехмерном пространстве, а также вообще следит за их жизнью. Если повреждаются сенсорные нервы на периферии нервной системы, поток информации в мозг прерывается. Система контроля не получает сведений о том, где находится рука, что в ее ладони, болит ли она, жарко ей или холодно, может ли она двигаться или нет. И тогда эта система поднимает крик: “Ко мне не поступают данные! Где левая рука?” Но если поражена сама теменная доля, то отслеживание не производится и не поднимается сигнал тревоги, поскольку жалобщик вышел из строя. У пациента с поражением теменной доли справа повреждена область, соответствующая левой половине тела, как если бы та потеряла свое представительство в мозге и не оставила следов. Поэтому никакая зона мозга не докладывает интерпретатору о левой половине тела и о том, работает она или нет. Для такого пациента левая половина тела прекращает свое существование. Когда невропатолог подносит левую руку пациентки к ее лицу, никакая соматосенсорная информация не достигает ее интерпретатора, так что пациентка резонно реагирует: “Это не моя рука”. Интерпретатор, который остался неповрежденным и продолжает работать, не получает отчетов от теменной доли о левой руке, которая, следовательно, не может принадлежать пациентке. С этой точки зрения заявления пациентки выглядят более вразумительными.

Другое странное расстройство — синдром Капгра, при котором сбой происходит в системе, контролирующей эмоции. Такие пациенты узнают близкого родственника, но настаивают, что его подменили двойником, самозванцем. Например, еще один пациент, описанный Рамачандраном, сказал о своем отце: “Он выглядит в точности так же, как мой отец, но на самом деле это не он. Славный малый, но это не мой отец, доктор”. Когда его спросили, зачем мужчине притворяться его отцом, он ответил: “Вот это и удивительно, доктор, — зачем кому-то выдавать себя за моего отца? Может, мой отец его нанял, чтобы тот позаботился обо мне, — заплатил ему денег, чтобы он мог оплатить мои счета...”20 При этом синдроме душевные чувства, которые вызывает знакомый человек, отделены от его образа21. Пациент не испытывает никаких эмоций при виде знакомого человека, что можно определить, измеряя электропроводность кожи. Интерпретатор вынужден объяснять этот феномен. Он получает информацию от модуля распознавания лиц: “Это мой папа”. Тем не менее никакой информации, связанной с эмоциями, не поступает. Интерпретатор должен сделать причинно-следственный вывод и придумывает решение: “Этот человек не мой папа, ведь иначе я бы что-то к нему чувствовал. Значит, это самозванец”.

Подобные примеры обмана системы интерпретации поразительны, но есть и гораздо более привычные. Люди часто принимают лекарства для снижения тревоги, однако она не всегда плоха. Если вы идете по улице и видите кого-то, кто ведет себя подозрительно, будет нормально и полезно почувствовать некоторую тревогу, возбуждение и повышенную настороженность. Такой выброс адреналина доказал свою успешность за сотни тысяч лет эволюции. Однако, если вы принимаете лекарства, подавляющие тревожность, у вас не возникнет усиленного возбуждения и настороженности при попадании в угрожающую ситуацию. Ваша система контроля захвачена и подает интерпретатору неверную информацию. Вы не чувствуете волнения, и ваша система интерпретации не классифицирует обстановку как опасную, а истолковывает все по-другому, так что вы не соблюдаете особой осторожности. Есть мнение, что повышение спроса на такие лекарства в Нью-Йорке связано с учащением уличных ограблений и вызовов скорой помощи.

В других случаях в прерывании запуска нашей реакции борьбы или бегства виноваты не успокаивающие средства, а, наоборот, интерпретатор, рационально объясняющий ситуацию: “Успокойся, ничего странного, это просто бездомный человек”. Быть может, интерпретатор игнорирует предупреждающие сигналы, потому что слишком часто слышал совет не относиться так подозрительно к незнакомцам и вести себя политкорректно.

Рамачандран предположил, что различные механизмы психологической защиты, в частности рационализация (создание вымышленных доказательств и ложных представлений) и репрессия (вытеснение чего-либо из сознания), возникают по той причине, что мозг приходит к самому вероятному и в целом подходящему объяснению фактов, полученных из многочисленных источников, а затем игнорирует или подавляет противоречивую информацию. Эта гипотеза согласуется с нашими наблюдениями, согласно которым левое полушарие использует стратегию подбора по частоте и ошибочно принимает похожие, но новые стимулы за те же самые, что уже встречались. Оно ухватывает суть ситуации из всех доступных данных, пробует найти закономерность и соединяет факты в приемлемую интерпретацию. Также Рамачандран высказал предположение, что в правой теменной доле есть система, которую он назвал детектором аномалий: она протестует, когда расхождения становятся слишком серьезными. Тогда подключается правый мозг с его буквализмом. Это объясняет, почему пациенты с повреждениями правой теменной доли создают дикие, невероятные истории с помощью левого полушария — оно не сдерживается детектором аномалий правого. Подобного не происходит при поражениях левой половины мозга, когда правая — совершенно точная, взыскательная система — полностью работоспособна. Пациенты с повреждениями левой лобной доли, как правило, не способны заниматься отрицанием, рационализацией и заполнением пробелов памяти ложными воспоминаниями и часто страдают от депрессии. Представьте, что вы никогда больше не сможете придумать разумный повод для того, чтобы съесть шоколадный торт.

Не верю глазам своим!

В своей ежеминутной деятельности интерпретатор всегда имеет дело с меняющимися сигналами, поступающими от разных активных частей мозга. Исаак Ньютон, сидя под яблоней и предаваясь занятию, к которому склонно большинство людей, — постоянно искать объяснения и причины событий, — задавал себе вопрос: “Почему яблоко упало вниз? Гм... Его же ничто не толкало. Почему оно не поднимается вверх?” Ньютон занимался двумя разными видами обработки информации, связанными с причинностью. И мы выяснили, что один из них происходит в правом полушарии, а другой — в левом. Альберт Мишотт, бельгийский специалист по экспериментальной психологии, придумал самый известный пример, демонстрирующий перцептивную причинность, — так называемые шары Мишотта. Если на экране зеленый шар двигается в сторону красного, останавливается в момент касания с ним, а затем красный шар немедленно отодвигается от зеленого, то большинство людей скажет, что зеленый шар стал причиной движения красного. Это перцептивная причинность — непосредственное восприятие (в данном случае наблюдение) того, что некоторое действие произошло в результате физического контакта. Однако, если между столкновением шаров и движением красного будет пауза или если шары вообще не соприкоснутся, а красный все равно откатится, большинство наблюдателей скажут, что никакой причинно-следственной связи здесь нет. Эту разницу замечает правое полушарие22. На левое же ни временной интервал, ни отсутствие контакта не оказывают влияния: оно в любом из трех случаев заявит, что зеленый шар был причиной движения красного. Перцептивная причинность находится в юрисдикции правого полушария. Таким образом, когда Ньютон увидел, что яблоко упало, но не заметил никакого наблюдаемого взаимодействия, которое бы вызвало падение, он пользовался правым полушарием. Для других животных на этом бы все и закончилось. Но не для Ньютона. Он продолжил применять причинные умозаключения, правила логики и концептуальное знание для интерпретации событий, что, как вы уже могли догадаться, лежит в сфере компетенции левого полушария. Об этом свидетельствуют результаты следующего эксперимента. Две маленькие коробки, красную и зеленую, подвешивают над коробкой побольше. Когда одна из верхних коробок (или обе) падает и касается большой, та мигает, но только если ее коснулась зеленая коробка. Левое полушарие сразу же может сделать причинным вывод, что именно маленькая зеленая коробка должна коснуться большой, чтобы та зажглась. Однако правое полушарие просто не в состоянии это заключить. Идя по жизни, мы с вами переходим от одной задачи к другой, и в действие включаются разные области, распределенные по всему мозгу, результаты работы которых гармонично сочетаются и ежемоментно управляют нашим сознанием.